открылся. Все вошли в кабинет.
Андрей внимательно посмотрел на прокурора–криминалиста.
– Я знаю, где тайник.
Филатов кивнул.
– Я тоже.
– Сам сообразил?
Но тот лишь сокрушенно покачал головой.
– Если бы! Звонок неизвестного доброжелателя. Анонимный стук.
– И ты поверил?
– Он сказал, где найти ключи госпожи Винтер. Те, которые отобрали у Василисы в подвале. Ключи нашлись, они висели на гвоздике в туалете, как и передал звонивший. Поэтому из туалета я сразу сюда. Скажи честно, это не ты мне звонил?
Успенский развел руками.
– За кого ты меня принимаешь? Я бы прислал поздравительную телеграмму. И потом, я сам на себя не стучу.
Филатов разочарованно вздохнул и обратился к Василисе:
– Ты не помнишь, какие именно ключи были на той связке?
Та напрягла память.
– Во–первых, от кабинета, потом от машины, от квартиры, конечно. Слушай, у меня брелок от них остался.
Она принялась рыться в карманах, но Филатов остановил ее.
– Не ищи, не стоит. Лучше попытайся вспомнить, каких-нибудь ключиков от дачи или от другой квартиры не было?
Успенский прищурился.
– Думаешь, то, что ищем и мы, и преступники, находится там?
– Возможно, мы сейчас все найдем.
Андрей внимательно следил за Филатовым. Похоже, тот знал, что ищет. И, главное, действительно знал, где искать. Поэтому астролог решил опередить его. Он решительно прошел к старинному чипенддейловскому креслу и остановился возле него.
– Петрович, я ведь знаю, почему ты во время прошлого обыска ничего не нашел.
Филатов подозрительно прищурился.
– Ну-ка, предскажи, пророк.
– Потому что ты сидел на уликах. Ву–а-ля! – Андрей перевернул кресло и жестом фокусника указал на нижнюю поверхность сиденья. – Все остальное в кабинете твои ребята перевернули и перелопатили самым тщательным образом.
Успенский сунул руку под обивку кресла. Теперь и его лицо приняло разочарованное выражение.
– Пусто. Постойте нет, тут что-то есть.
Он медленно извлек из тайника один–единственный лист бумаги.
Василиса, Филатов и следователь склонились над его находкой.
– Это же страница рукописи. И похоже, что этот листок был тут не один.
– А где остальные?
– Кто-то спер, – глубокомысленно заметил следователь Доронин.
– Что спер, это понятно, – несколько раздраженно заметил прокурор–криминалист. – Но вот кто? Я не фамилию спрашиваю, я имею в виду – был ли это убийца? Скорее всего, так оно и было.
Филатов надел очки, заглянул в листок и прочитал вслух:
– «В вечер той страшной субботы, четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорок третьего года, когда потухшее солнце упало за Садовую, а на Патриарших Прудах кровь несчастного Антона Антоновича смешалась с постным маслом на камушке, писательский ресторан «Шалаш Грибоедова» был полным–полон».
– Обрати внимание – снова сорок третий год! – воскликнула Василиса.
Филатов бросил на нее вопросительный взгляд поверх очков.
– Ты о чем?
– Она хочет сказать, что это рукопись первого варианта «Мастера и Маргариты», – пояснил Успенский.
Прокурор и следователь переглянулись.
– Это же музейная редкость! За такое очень просто могли убить.
– Вот вам и мотив.
Прокурор–криминалист снисходительно посмотрел на астролога.
– Видишь ли, Палыч, мировой заговор – это, конечно, интересно. Но мой личный опыт говорит другое. Преступления совершаются по причине ревности, зависти, жадности. И если за этим и стоит банк, то с единственной целью: завладеть помещением. Все остальное – абстрактная беллетристика. Игорь, приобщи к делу.
Он протянул листок Доронину, и тот убрал его в отдельную пластиковую папку. А в качестве скрепки использовал авторучку.
Василисе показалось, что Андрей чем-то серьезно озабочен. Во всяком случае, выглядел он слегка рассеянным. Как бы прислушивался к своим мыслям.
– У тебя что, опять видение начинается? – тихо спросила она его.
Прокурор со следователем ни на что не обращали внимания, поглощенные обсуждением находки и возможными последствиями.
Успенский повернулся к ним спиной и показал Василисе еще одну находку, о которой предпочел умолчать.
– Вот, смотри, что там еще было.
Это был монокль на шнурке. Похожий на тот, который украшал портрет Булгакова в кабинете режиссера Покровского. Или тот же самый? Ответ не заставил себя ждать. По коридору застучали шаги, и в распахнувшуюся дверь кабинета влетел Артур Эдуардович собственной персоной. В коридоре осталась гудеть пчелиным роем его свита.
– Ты здесь?! – с порога заорал он на Василису. – Я так и знал! Где тебя носит? Ты не забыла, что сегодня у нас премьера?
Прокурор–криминалист осадил его пыл:
– Покиньте место преступления.
– Да как вы смеете! – заорал на него Покровский.
Андрей влез между ними, прерывая процесс в зародыше. Он решил позволить себе небольшой блеф.
– Не подскажете, куда подевался монокль с портрета Булгакова в вашем кабинете? – как ни в чем не бывало спросил он режиссера.
И не ошибся. Покровский растерянно покрутил головой, потом зачем-то похлопал себя по верхнему карману пиджака и раздраженно ответил:
– Не знаю, где он. Потерялся, или украли. У меня не кабинет, а проходной двор.
– Да кому он нужен? – усмехнулся Филатов.
– Прекратите инсинуации! – потребовал гений. – Этот монокль когда-то принадлежал самому Михаилу Афанасьевичу Булгакову.
Василиса вздохнула.
– Брось, Артур, если тебя послушать, то даже твоей туалетной бумагой пользовался кто- то из великих. А монокль ты наверняка купил на барахолке.
Покровский от возмущения так растерялся, что утратил дар речи. За него ответил астролог:
– Не думаю, что ты права, Васька. По крайней мере, с калошей он не наврал.
