– Или придет сам, – добавил Филатов.
Астролог с Дорониным переглянулись. Нет, прокурор был не из тех, кто легко сдается. С этим они и расстались. Доронин поехал домой отсыпаться, а Филатов с Успенским отправились домой к астрологу, где их давно заждалась Василиса.
Господин Бекерман поначалу собирался обрушить на голову режиссера громы и молнии. Тот не только не выполнил условия договора, но и сделал с текстом пьесы что-то такое, что вызвало бешеную ярость хозяев «Офис–банка».
Но сейчас, выслушав сообщение Покровского, он впал в глубочайшее уныние. Ну почему он не слушал мамочку? Она же всегда говорила, что не следует связываться с нехорошими людьми. Или он не почувствовал сразу, какая вонь исходит от парней из «Офис–банка»? Теперь, конечно, «отыгрывать взад» было поздно. Или еще не поздно?
Нет, конечно, он никогда не станет уподобляться Покровскому. Звонить по телефону, говорить людям гадости – это не его стиль. То есть другим людям в другой ситуации можно и позвонить, и сказать. Но не этим и не сейчас.
«Нет, мы пойдем другим путем, старым и проверенным, – решил про себя бизнесмен. – Черное, белое не берите, да и нет не говорите».
Он просто заляжет на дно. Пусть разбираются без него. Может, в конце концов, человек заболеть? Лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь покойником. В конце концов, ему не привыкать прятаться.
И тут снова раздалась мелодия мобильника. Бекерман даже вздрогнул. На дисплее высветился знакомый номер. С обладателем этого номера Борис Абрамович хотел бы сейчас общаться меньше, чем с кем бы то ни было. Но, вопреки своему желанию, ответил:
– Слушаю.
Когда Андрей с прокурором вернулись, Василиса забросала их вопросами. Но Филатов довольно смутно представлял себе суть происходящего, а астролог вообще не стал ничего рассказывать, скинул обувь и, не раздеваясь, завалился на диван, сказав только:
– Через час разбудите.
И отрубился. И увидел сон.
Эту сцену он уже видел, когда взялся за железные прутья ограды парка. Тогда все и началось. Но сейчас он видел события несколько по–другому.
В комнате санатория имени Воровского, в той самой комнате, где много лет спустя Ада Винтер устроит свой рабочий кабинет, ненастным осенним вечером сидели двое. Исполняющий обязанности начальника разведуправления Красной армии, член военного совета Наркомата обороны СССР Семен Григорьевич Гендин был близок к отчаянию.
Год назад его друг и соратник Яков Саулович Агранов, 1–й заместитель наркома внутренних дел, комиссар государственной безопасности 1–го ранга, был сначала понижен, потом отстранен от работы, исключен из партии и арестован.
И вокруг их покровителя, наркома внутренних дел, сталинского сокола Николая Ивановича Ежова творилось что-то непонятное. Гендин знал, что сегодня на политбюро должны были обсуждать донос на наркома, поданный начальником заштатного областного управления НКВД. Это могло означать только одно – конец.
«Неужели эта сволочь, Хариманн, не соврал, когда говорил: «Я убиваю тех, кто мне не нужен»? Значит, все они выполнили свою миссию и теперь обречены?»
Сидевшая напротив него Женечка Гладун, она же Евгения Ежова, словно прочитала его мысли.
– Миссия исполнена, – произнесла она каким-то потусторонним голосом. – Рукопись отправлена, механизм взведен. «Чайка» взлетела.
Но Семен Григорьевич не мог успокоиться.
– А если Мастер что-то напутал в тексте или нарочно изменил?
Женщина затянулась длинной папиросой и выпустила тонкую струйку дыма.
– Мастер знает, чем рискует, – сказала она. – Если условия договора нарушены, он умрет. Через год, может быть, немного позднее. Ты не знаешь, как там мой тенор?
Так она иногда называла своего мужа. Ответ был неутешительным:
– Твой тенор еще поет, но, думаю, его дни сочтены. Да и за нас с тобой я дохлого таракана не дам.
Злобная усмешка исказила ее черты.
– Пусть только попробуют меня тронуть, я тогда все расскажу, – пообещала она. – Никому мало не покажется. Не обижайся, Сеня, но и тебе достанется.
И она зашлась в приступе безумного смеха. Гендин сидел напротив и думал. Наконец, он принял решение и поднялся. Он вытянул из кармана и протянул ей коробочку с ампулами.
– Вот, прими, успокойся.
Увидев ее, та сразу перестала смеяться. Взгляд сделался подозрительным.
– Откуда это?
– Мастер привез.
– Не врешь? А вдруг ты хочешь меня убить? Может быть, там яд?
На лице чекиста не дрогнул ни один мускул. Он сделал вид, что убирает коробочку в карман.
– Ну, если не хочешь.
– Оставь! Приготовь шприц.
Он пожал плечами и присел к ее постели. Достал шприц из стерилизатора и набрал в него лекарство. На самом деле вместо привезенного Булгаковым люминала он наполнил шприц концентрированным раствором морфия. Потом дождался, когда она укололась, и вышел. А перед тем как выйти, сказал на прощанье:
– Закрой за мной дверь.
Он постоял, прислушиваясь, пока не убедился, что она заперла дверь изнутри. Потом спустился вниз и вышел на улицу. На первом этаже за дверью водолечебницы шумел хор обличителей.
Гендин сел в машину, но далеко не уехал. Возле чугунолитейного завода Войкова он вылез, бросил шоферу коротко: «Жди». И вернулся назад пешком. Он медленно брел под дождем через парк санатория. Длинный ряд странных скрюченных лип, прозванный в народе Аллеей виселиц, уходил в сторону. Но именно оттуда вдруг отчетливо раздался женский крик: «Помогите!»
Он выругался. Остановился и прислушался. Но крик больше не повторился. Почему-то он подумал, что кричать должна Евгения. Постояв с пять минут и окончательно промерзнув под мелким пронизывающим дождем, он вернулся к машине.
– Поехали обратно, – распорядился он.
В вестибюле санатория он увидел Мастера. Странно, того не должно было здесь быть. Его присутствие осложняло дело, которое он наметил.
Гендин обменялся с писателем взглядами, потом строго обратился к дежурной медсестре:
– Почему в санатории злостно нарушается режим?
Та вскочила с места и уставилась на него немигающими водянисто–белесыми глазами.
– Так этот гражданин к Евгении Соломоновне, а там пленарное заседание.
Но начальника разведуправления Красной армии ни Булгаков, ни пленарное заседание не интересовали.
– Почему у вас больные ночью по парку гуляют?! – рявкнул он. – Я только что видел в парке Евгению Соломоновну.
