Гудок в трубке был сипловатый и чуть приглушенный. Арбатская телефонная станция, наверное, оставалась последним оплотом сопротивления старых, аналоговых узлов - все остальные уже пали под неудержимым напором современных коммуникационных технологий. Качество связи было весьма сомнительным: даже голос соседа из квартиры двумя этажами выше звучал из моей трубки так слабо, будто ему пришлось добираться сюда из Западного полушария по проложенному по дну океана трансатлантическому кабелю. Случалось, на станции что-то барахлило, и тогда меня соединяли совсем не с теми абонентами; бывало и так, что в шведском телефонном оборудовании начала прошлого века, установленном на нашем узле, замыкало неведомые контакты, и в мой разговор неожиданно вклинивались еще два посторонних человека.
Не помню уже, когда мне приходилось звонить в милицию, но за последние десять лет такого точно не случалось ни разу. Я не имел ни малейшего представления, сколько надо ждать, пока на другом конце провода некий кинематографический мужественный оперуполномоченный с волевым подбородком скажет «Вас слушают?». Поэтому, набрав сакральное «02» и напряженно выслушав пять долгих гудков, после которых трубку все еще никто не снял, я встревожился.
Шесть… десять… семнадцать… двадцать пять… На тридцать четвертом гудке в мою дверь снова постучали - так сильно, что в ответ в кухонном буфете задребезжала посуда. Я попробовал дозвониться до пожарных и неотложки - безрезультатно. Казалось, в этом мире я остался один на один с чудовищным посланником из чьих-то ночных кошмаров, осадившим мою квартиру и терпеливо ожидающим моей капитуляции.
Трубка так и пролежала на столике всю ночь, через равные промежутки времени испуская тонкий и неуверенный писк. Продрожав от страха и усталости еще два часа, я в конце концов не вьщержал и забылся пустым черным сном. Когда я очнулся, на улице уже стоял день. На лестничной клетке никого не было; но я успокоился, только пронаблюдав за ней в глазок минут десять и увидев спускающуюся вприпрыжку соседскую девочку.
Я подошел к столику, повесил трубку, но затем из простого любопытства перенабрал «02». Не знаю уж, что я хотел себе этим доказать. Уже через два гудка в динамике что-то мягко щелкнуло и низкий мужской голос произнес:
- Милиция. Вас слушают?
Что можно сказать в таком случае человеку в форме? Всю ночь у меня под дверью торчал голем, скорее приезжайте? Несмотря на предупреждения, я продолжил читать манускрипт пятисолетней давности, и теперь темные силы пытаются заставить меня прекратить это делать, защитите меня от них? Поколебавшись несколько секунд, но так ничего и не сказав, я отключился. Потом отпер все замки и вышел наружу.
На площадке не было никаких следов существа, которое я накануне видел в дверной глазок. Сквозь заиндевевшее окно посреди лестничного пролета внутрь пробивались солнечные лучи, на улице стояла великолепная погода. Снизу долетали радостные детские голоса, кабина лифта беспокойно сновала между этажами, то и дело хлопала дверь подъезда. Вчерашние страхи вдруг показались мне смешными. Перенервничал? Заснул за столом, а потом в лунатическом сне прибрел в прихожую? На всякий случай я вышел на середину площадки и осмотрелся.
Обернулся назад и замер. На дерматиновой обивке моей железной входной двери было что-то написано. Аккуратно прикрыв ее, я недоверчиво уставился на черные буквы, выведенные, кажется, сажей. Надпись была сделана на испанском - вроде без ошибок, но мне все же не удавалось отделаться от ощущения, что эти слова стали первым, что их автор написал в своей жизни, так странно и коряво были вырисованы буквы.
…я мог перевести и без словаря…
- Совсем уже распоясались! - возмущенно пропыхтел кто-то за моей спиной.
Я обернулся, поспешно пытаясь смахнуть с лица меловой след испуга. Уперев руки в бока, у лифта стояла моя бескомпромиссная соседка из квартиры напротив. Второй подбородок, скрывая шею, уходил прямо в расстегнутый ворот нутриевой шубы. Под надвинутой на лоб круглой меховой шапкой мрачно горели глубоко посаженные глаза.
Что же, она будет мне сейчас делать внушение за поздних гостей, которые спьяну барабанили в мою дверь ночь напролет и перебудили весь дом?
- Вы посмотрите, что делают, а? Вот и Леониду Аркадьевичу с седьмого тоже такое написали, да еще и похлеще, про дочку его. Это, конечно, не из наших. Здесь вечно в подъезде черт-те кто ошивается, на втором этаже всегда окурков набросано! В следующий раз увижу - участкового вызову, с меня хватит! Зачем их учат английскому этому, чтобы они двери людям портили?! - ткнув в адресованное мне зловещее послание своим пухлым пальцем, она чудесным образом превратила его в заурядную хулиганскую выходку.
- Это испанский, - сообщил я ей доверительно, но наткнулся на колючий подозрительный взгляд.
- А вы тоже хороши, - отрезала соседка.
- Серафима Антоновна… А вы вчера ночью ничего не слышали? Такой грохот был на лестнице, несколько раз просыпался!
Я тоже нахмурился, всем своим видом показывая, что твердо стою на стороне добропорядочных жильцов и настроен решительно против хулиганов, алкоголиков с пятого и семейки этажом выше, которая постоянно дрелит стены после десяти вечера. Не говоря уже о големах.
- Стучали, стучали! Это на пятый этаж милиция приходила, так они там дебоширили. Мне Светлана Сергеевна рассказывала. Пора их уже выселять, пьяниц этих. Надо начать подписи собирать, - она гневно затрясла подбородком, отчего жир на ее лице и шее всколыхнулся и пошел мелкой рябью.
Серафима Антоновна принялась расстегивать пуговицы на шубе, явно рассчитывая на продолжение беседы о наболевшем, но я проворно ретировался за дверь.
- Полностью солидарен. Вы извините, мне работать надо, заказчик ждет.
- А что же, похабщину эту вы не станете оттирать? И так весь подъезд загажен! Заходите, я вам моющего средства дам, у вас нету ведь наверняка, у холостого?
И, когда моя дверь уже захлопнулась, сквозь нее приглушенно донеслось: «Хам…».
«Знание это приговор». Куда уж яснее… Не просто какое-нибудь абстрактное знание, а именно то, о котором мы все подумали, - писавший недаром использовал определенный артикль. То самое, за которым и была отправлена экспедиция в непроходимые заросли
