Так и не успев повернуть замок, я отпрянул назад и начал отступать на кухню, слыша, как тот, кто притаился на лестнице, заново и заново заводит свою кошмарную пластинку.
- Дмитрий Алексеевич, вы дома? У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение? Ужас какой! Дмитрий Алексеевич… У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение? Ужас какой! Дмитрий Алексеевич… У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение?
Время замедляется… Снаружи доносится негромкий противный скрежет, как если бы наружную железную обшивку кто-то пытается поцарапать гвоздем. Потом звук этот делается сильнее, настойчивее.
- Ужас какой! Дмитррр…. - надтреснутый голос соседки перерастает вдруг в звериный рык, и тут на дверь обрушивается удар такой силы, что она гудит как монастырский колокол, а с потолка снова сыпется штукатурка. Я валюсь на пол и на четвереньках ползу, поскальзываясь в пыли, на кухню, мечтая сделаться незаметным, крошечным, превратиться в таракана, чтобы забиться в щель за плинтусом - может, хоть там им не удастся меня достать…
- Дмитрий Алексеевич! - новый удар; стальное полотно стонет, скоро оно сдастся под этим нечеловеческим напором и вылетит из коробки, посыплются искры, полетит металлическая стружка, и эта тварь ворвется в мой дом…
- Вы дома? - по железу словно молотит таран, так что уши закладывает от грохота, пол ходит ходуном; затем наступает секундное затишье, и я успеваю услышать собственный шепот: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста….», - а оно, верно, тем временем берет короткий разбег, чтобы опять бросить свою гигантскую тушу на мою дверь.
- У вас тоже свет отключили? - и сразу, встык - рев, какой неспособно издать ни одно из известных мне животных, - властный, разъяренный, оглушающий. От него перехватывает дыхание - не по-книжному, а взаправду - так, что не получается впустить в легкие воздух, колени и руки трясутся, как у припадочного, а внизу живота делается мокро и горячо. - Неужели землетрясение?!
Тут подслеповато моргает лампочка, будто сама жмурясь от непривычки в своем свете, таком ярком после долгих минут, проведенных в сумраке, потом прокашливается приемник и невнятно, сквозь помехи, как случайно пойманное в тылу противника родное «Совинформбюро», докладывает:
«…в некоторых районах отмечены перебои с электроснабжением. По последним данным, сила подземных толчков составила более пяти баллов по шкале Рихтера. В районах Одинцово, Строгино и Митино частично обрушились несколько панельных пятиэтажных зданий. Есть пострадавшие…»
Через стекло видно, как зажигаются окна соседних домов, их темные силуэты с горящими точками напоминают циклопическую перфокарту, сквозь которую кто-то светит огромным фонариком…
Я сижу на полу, весь белый от осыпавшейся штукатурки, закрыв голову диванной подушкой, прямо подо мной на полу темнеет позорное пятно.
На лестничной клетке, кажется, все стихло.
…Сил у меня хватило только на то, чтобы брезгливо ополоснуться в душе. И, несмотря на два пуховых одеяла, под которыми я надеялся укрыться от кошмаров и согреться, всю ночь меня бил озноб.
Проснулся я от долгого, самоуверенного звонка в дверь: мне отчего-то подумалось, что так трезвонить может только милиция. На улице уже было совсем светло, и это придавало мне спокойствия. Закутавшись в одеяло и щурясь, я поплелся открывать. Пол и мебель были густо припудрены известью; казалось, что в квартире шел снег. Внутри у меня пробежал щемящий холодок, как будто я начинал скольжение с вершины американских горок - в пропасть: вчера все было наяву.
На пороге стоял, уставившись прямо в глазок, невысокий крепкий мужчина в длинной кожаной куртке китайского образца. Почувствовав, что я смотрю на него, он отгородился красной книжечкой с надписью «ГУВД». Обреченно вздохнув, я отпер замок.
- Майор Набатчиков, - произнес он так, будто говорил «Меня зовут Бонд».
Я понял, что испытываю к майору иррациональную антипатию. В следующие минуты он сделал все, что укрепить ее.
- Это что такое? - тоном, которым хозяин отчитывает нагадившего в тапки кота, спросил он, указывая на наружную сторону входной двери.
Утирая выступившую испарину и уже догадываясь, что сейчас там увижу, я осторожно выбрался на лестничную клетку и, аккуратно притворив дверь, осмотрел ее.
Она вся была исполосована глубокими рытвинами, которые выглядели бы точь-в-точь как следы чьих-то громадных когтей, если считать сопротивление материалов лженаукой и допускать, что ороговевшие клетки кожи могут быть тверже стального листа.
Я молча развел руками, пытаясь придать своей физиономии обескураженное выражение и тем самым выгадать еще чуть-чуть времени. Изобрести ни одного мало-мальски правдоподобного объяснения состояния моей двери я не мог, да и врать милиции с ходу как-то побаивался.
Набатчиков выбил из пачки сигарету, чиркнул металлической зажигалкой и затянулся, ощупывая меня взглядом. Глаза у него были недобрые, глубоко посаженные, а тяжелые надбровные дуги дополняли их сходство со смотровыми щелями в танковой броне. Выпустив облако гари, майор развернулся и пополз в наступление.
- Как спалось? - он тягуче сплюнул в белую пыль.
- Тревожно. Так трясло, - пожаловался я.
- А больше ничего не слышали? Крики, может быть? Звуки странные какие-нибудь?
- На улице, кажется, кричал кто-то, но я не обратил особого внимания. Понятное дело, землетрясение. Видите ли, - на мое плечо, наконец, села муза, и я ощутил прилив вдохновения, - в последние дни я скверно спал и вчера решил принять снотворного. Переборщил, кажется: даже когда тряхнуло, не смог себя заставить подняться с постели, так что все было сквозь сон. Пока не очнулся вот, с вашей помощью, надеялся, что мне все это вообще померещилось. Димедрол пил, - уточнил я на всякий случай.
Тут майор, заслонявший своим корпусом ведущий вниз лестничный пролет, дал задний ход, и я судорожно глотнул воздуха: на межэтажной площадке темнело огромное багровое пятно, очерченное мелом.
- Соседка ваша, - кивнул на пятно Набатчиков, стряхивая пепел. - Разодрана в клочья, грудная клетка вспорота. Пикантная деталь: сердца нет. Это не вы, случайно? Шучу, шучу, - не утруждая себя улыбкой, добавил он.
- Боже… - я потер рукой глаза и только тогда обратил внимание, что и сам весь покрыт известью; в горле запершило.
Дверь соседской квартиры приотворилась, из нее показался еще один оперативник, высокий, чернявый, кадыкастый - внешне совершенно непохожий на Набатчикова, и в то же время неуловимо его напоминающий. Мне подумалось, что ГУВД, да и вообще все то, что в нашей стране принято с анатомической иронией именовать «органами», должно быть, подвергает ауру своих сотрудников некой чеканке, в результате чего им не надо даже предъявлять гражданам свои удостоверения - те и так все сами чувствуют на астральном уровне.
- Ничего не понимаю, - негромко обратился второй к майору. - Дверь открыта, квартира нетронута. По пыли идут следы до выхода. Здесь ты сам все видел, у нас это отснято, - отпечатки ее тапок на лестничной клетке, и полоса эта по ступеням, когда ее тащили. Больше
