придавленными пресс-папье в форме майянских храмовых пирамид. Я сразу узнал его, хотя до сих пор и видел мельком всего один раз: это был тот самый старик, что искал, как и я, отплывшее в астрал бюро «Акаб Цин». Так значит, ничто из произошедшего не было случайностью? И оброненная им записка стала своеобразным пригласительным билетом, подтверждением того, что я записан на прием к… Богу?
- Кнорозов, Юрий Андреевич, - представился он, усугубляя мое замешательство. - Благодарю вас за расторопность.
Я представился в ответ, вызвав его снисходительную усмешку, а после неловко замолчал, ожидая, что он заговорит первым. Но он не торопился начинать беседу, внимательно изучая меня. Преломленный толстыми линзами роговых очков, его собранный в пучок взгляд медленно полз по мне, заставляя съеживаться и прятать глаза.
Несмотря на некоторую нелепость и даже затрапезность своего наряда - облезлых бурых тапок, тренировочных штанов и казенной белой пижамы - он отнюдь не смотрелся жалко или хотя бы несерьезно. Если бы не разноцветная россыпь таблеток на прикроватной тумбочке и не полупустая капельница, терпеливо дожидающаяся окончания прерванной процедуры, я решил бы, что стою не перед больным, а перед главврачом этой странной одноместной клиники.
Спартанский дух, в котором была выдержана комната, разбавляли многочисленные фотографии, густо покрывавшие стены у койки и рабочего стола. Тут были и древние коричневатые карточки с каллиграфическими подписями, и черно-белые фото из семидесятых, и современные любительские десять-на-пятнадцать. Почти все изображенные на снимках лица и виды казались неуловимо близкими, некоторые - чуть не родными, но чтобы разобраться в этом ускользающем ощущении, нужно было подойти к ним поближе.
Палата выглядела обжитой, словно размещенный в ней пациент провел здесь уже немало времени. Несмотря на всю скупость и суровость обстановки, заметны были попытки облагородить ее. Посреди комнаты стоял мебельный комплект, будто целиком похищенный из советского дома отдыха: два старых кресла с полированными деревянными ручками и набитыми поролоном сиденьями, и полированный же круглый столик с довольно дурацкой цветочной вазой.
В углу гонял заикавшуюся пластинку Мирей Матье ламинированный под дерево электрический проигрыватель. Картавые исповеди французской певицы недолго разрежали повисшую тишину: смутившись, проигрыватель поперхнулся и умолк. Не зная, куда себя деть, я снова посмотрел на хозяина палаты.
После нашей встречи у особняка «Акаб Цин» Кнорозов запомнился мне более хрупким, неуверенным, но то ли я не успел разглядеть его как следует, то ли он нарочно хотел произвести такое впечатление - так или иначе, теперь он совершенно преобразился. Невысокий и сухой, из-за манеры держать себя по-военному прямо и жестко, он казался крупнее, нежели был на самом деле. Вместо позвоночника этому старику, наверное, имплантировали кусок железной арматуры, а тяжелые, резкие черты лица и неподвижный взгляд навевали мысли о спустившемся со своего пьедестала каменном командоре.
- Простите, что я так на вас уставился, - наконец произнес он. - Столько времени с вами знаком, а лицом к лицу встретились всего единожды, и то - понимаю это я только сейчас.
- Откуда вы меня знаете? - осторожно поинтересовался я.
- Я вас, как бы это выразить, вижу. Вместе со всем остальным. Но вы играете очень заметную роль, да и сами, конечно, об этом догадываетесь.
Я на всякий случай кивнул: было немного стыдно признаваться, что я так до сих пор почти ничего толком и не понял.
- Мне очень важен перевод последних глав книги, которую я вам передавал. Он должен помочь мне разобраться в том, что со мной творится. Довольно глупо себя чувствую, если честно: всю жизнь посвятил изучению майя, сто раз бывал в Латинской Америке, испанский - как родной, а тут вдруг все позабыл и даже этот немудрящий текст понять не могу. Возьму в руки - все путается, выходит сплошная абракадабра. Хорошо хоть, догадался нанять переводчика. В первый же раз, когда я вас увидел, понял: именно вы сможете сделать это наилучшим образом. Объяснить мне, что происходит, и чего ждать.
- Но я не…
- Знаете, разумеется, вы все знаете. Просто вам необходимо собраться с мыслями. Поразмышляйте, а я пока поставлю чайник - хорошо тут хоть с газом перебоев нет. Я не требую от вас скоропалительных ответов. Разговор, который нам предстоит, значит для меня слишком много, чтобы я дал волю своему нетерпению.
Надо было сказать ему, что я сам пришел сюда в поисках объяснений, рассчитывая вернуть ему переведенные главы и взамен выслушать, что означает затеянная им со мной игра, откуда взялась таинственная книга Каса-дель-Лагарто и как следует толковать пророчества майя. Однако похоже было, что сейчас он не спешил прочесть перевод, с выполнением которого так меня торопил.
Пока старик возился с газовой конфоркой, я, пытаясь потянуть время, сделал вид, что рассматриваю висевшие на стене фотографии. Долго притворяться не пришлось: снимки действительно оказались весьма занимательными.
На одном из них я, к немалому удивлению, обнаружил свою собаку. Это была именно она, коричневое пятно на носу, будто след от лапы, - я бы не спутал ни с чем.
Но прежде чем я успел задать вопрос, взгляд уцепился за уже виденное мною где-то фото миловидной молодой женщины. Она так заинтриговала меня, что я с минуту мучительно перебирал обстоятельства, при которых мог с ней столкнуться. Потом вдруг вспомнил: это была та российская победительница конкурса «Мисс Вселенная», обошедшая смуглолицых моделей из Венесуэлы и Пуэрто-Рико. Как же ее звали? Лидия… Да не Кнорозова ли?..
- Моя дочь, - подтвердил старик, подавая мне дымящуюся чашку. - Правда, красавица? - гипсовая маска его лица на миг дала трещину. - Мы с Валей, моей женой, очень долго хотели ребенка, но никак не получалось. Лучших врачей обошли, даже к мексиканским брухо обращались - ничего. А потом, когда уже совсем отчаялись, случилось чудо, и она забеременела. Знаете, говорят, поздние дети красивы, как ангелы? Это про Лиду. Но когда ей было лет тринадцать, она очень подурнела, превратилась в этакого гадкого утенка. Плакала иногда, боялась, что такой уродливой ее никто никогда не полюбит. А я ей - «Глупая, для меня ты всегда будешь самой красивой на свете…» - он задумчиво улыбнулся.
- Не только для вас, - улыбнулся я в ответ. - Но и для всего остального мира.
- Какая разница? - возразил он и почему-то снова помрачнел.
Я осекся и вновь принялся сосредоточенно разглядывать фотокарточки. Тут, кажется, была вся его жизнь - с раннего детства (серьезный мальчик в коротких штанишках на лямках держит вверх тормашками несчастного плюшевого медведя); пришедшаяся на военные годы юность (статный лейтенант в летной форме позирует рядом с каким-то старинным перехватчиком); свадьба; потом он уже в зрелом возрасте - на раскопках в джунглях; множество снимков на фоне юкатанских пирамид…
Я вернулся к фото, на котором Кнорозов был запечатлен рядом с самолетом. Плавные, почти элегантные линии корпуса уже во второй раз за последние минуты вызвали у меня ярчайшее дежа-вю. «Ла-5», подсказал внутренний голос. Черт возьми, откуда мне это известно?
- Это наш «Ла-5», - дублируя мои мысли, пояснил старик. - В свое время считался самым современным и грозным истребителем. Немцы его боялись как огня. Я застал только самый конец войны - был слишком молод. Взяли меня бортмехаником, на мою долю пришлось всего несколько боевых вылетов. Зато все остальные в эскадрилье были опытными, прошли почти всю войну, от Москвы до Берлина. Я был мальчишкой, влюбился и в них, и в авиацию. Когда
