нельзя считать клевком жареного петуха?
– Неудачный вы привели пример, товарищ военный, – вступила в разговор Агата. – Одно дело – играть с рычагами маленького самолета, а другое – с кнопками ядерного реактора. Пусть сейчас наш мир болен, но, по крайней мере, его состояние стабильное. Не исключено, что он уже полным ходом идет на поправку. А вы заставляете Глеба проводить рискованные эксперименты на отнюдь не безнадежном больном. Этак мы, по вашей милости, опять Трудный Мир в могилу сведем.
– А что же ты, Юрьевна, тогда предлагаешь? – осведомился прапорщик. – Сидеть и ждать, пока все само собой не заработает? И как долго нам придется тут штаны протирать?
– Постойте! – прервал я разгорающийся спор. – Вы оба не правы. Действительно, надо что-то делать, но не тем способом, который предлагает Охрипыч. Настоящая беда этого мира кроется не в том, что он застыл, а в том, что в нем находится нечто чужеродное. Возможно, оно и есть первопричина этой вселенской паузы. Давайте сначала обмозгуем ситуацию со всех сторон, а уже потом начнем вырабатывать стратегию дальнейших действий.
– Можно мне сказать? – подал голос Паша, подняв руку, будто на школьном уроке.
– Валяй, студент, – ответил Хриплый. – Говорят, иногда устами младенца глаголет здравый смысл.
– Можно, Глеб Матвеевич? – переспросил у меня Тумаков. Видимо, теперь он считал мою окунувшуюся в Источник персону кем-то вроде генералиссимуса, с которым следует согласовывать все текущие вопросы.
– Сказано же тебе: валяй! – повторил я. – И впредь оставь эти церемонности. А то не хватало, еще начнешь у меня отпрашиваться по нужде сходить.
– Ну это… в общем, пока вы тут головы грели, как снова включить Трудный Мир, – откашлявшись, неуверенно начал Свинг, – я напряг извилины и догадался, в чем, собственно говоря, затык. Конечно, может, я ошибаюсь, ведь нельзя мерить такие вещи земной логикой, но если хотя бы допустить…
– Да допускай, допускай, в конце концов! – взмолилась Банкирша. – Чего на человеческую логику пенять? Будто мы какой другой обучены!
– Это – не наш Трудный Мир! – собравшись с духом, выпалил Тумаков. – Мы с вами по- прежнему в Ядре, только сейчас здесь уже совсем не то Ядро.
– Во как! – вскинул брови Охрипыч. – Занятно! А ну обоснуй!
– Проще некуда! – фыркнул Паша. – Помните, что раньше требовалось для создания полноценной проекции Трудного Мира? Концептор и направленный на него от Рефлектора поток световой энергии. А что, если Рефлектор заменить гораздо более мощным источником энергии? То есть непосредственно самим Источником. Поместив в него Концептор, Глеб Матвеевич и породил тот Колоссальный Взрыв, о котором он рассказывал. А вдобавок занял место Держателя. Поэтому теперь они с Концептором – единое целое. Можно сказать, симбиоз двух организмов, произошедший в процессе их общей борьбы за существование. И все ваши непонятные знания, Глеб Матвеевич, на самом деле принадлежат не вам, а Концептору. Это он, угодив в Источник, переделал по своему образу и подобию Вселенную чемпионов, а вы всего-навсего были этому свидетелем.
– Так, погоди, – перебила Пашу Агата. – Значит, по-твоему, чемпионское Ядро просто взяло и превратилось в Трудный Мир?
– Ну да, – подтвердил Тумаков. – Адаптер Рип нам что тогда говорил? Не имеет значения, какие шатуны попадут под воздействие Концептора. Для возрождения человечества сгодятся любые шесть с лишним миллиардов здешних душ. А какая разница, шатуны это или чемпионы – природа-то у нас одинаковая. Вот Глеб Матвеевич и превратил всех обитателей Ядра в людей. А заодно и интерьер в нем поменял.
– А ведь складно излагает, чертяка! – Прапорщик фамильярно взъерошил Свингу его зеленую шевелюру, что следовало рассматривать как знак неподдельного восхищения и уважения.
– Складно, – согласился я, поглаживая в задумчивости свой золотой наручень, с коим мы, согласно Пашиной версии, находились отныне в неразрывном «симбиозе». – А как же тогда объяснить, что мы пятеро ничуть не изменились, а дядя Пантелей стал похож на угодивших в Колоссальный Взрыв чемпионов? И что в Ядре все-таки могло устоять перед этой катастрофой и сохранить свою прежнюю сущность?
– Насчет дяди Пантелея могу сказать только одно, – потупив взор, с огорчением ответил Тумаков. – Из нас он дольше всех находился в лапах блюстителей, и те успели увести его очень далеко от Концептора – так, как это тогда случилось с вами, Глеб Матвеевич. Мы же в момент Колоссального Взрыва продолжали находиться поблизости, и потому Концептор счел непрактичным отбирать у нас нашу сущность и передавать ее кому-либо из чемпионов. А шатун, что когда-то был дядей Пантелеем, получил в пользование совсем другую личность. В то время как освободившаяся личность проводника, которая теперь существовала лишь в памяти Концептора, досталась неизвестному нам чемпиону. Ну а мы в итоге возвратились на наш поезд в прежнем уме и здравии, чем, видимо, и объясняется наша неполноценная интеграция в новый Трудный Мир.
– Эх, где мои семнадцать лет! – сокрушенно произнес Хриплый. – Сдается мне, если этот умник и ошибается, то ненамного.
– Вот только Глеба нельзя теперь равнять с нами под одну гребенку, – добавила Банкирша. – И вообще странно, почему он до сих пор тут, а не возле Источника – там, где и положено находиться Держателю.
– А откуда вы знаете, что Источник от нас далеко? – задал встречный вопрос Паша. – Может быть, он сейчас вон за тем лесом?
– Исключено. – Я помотал головой. – Будь это так, получилось бы, что новообразованная Вселенная скоординировала свое местоположение относительно какой-нибудь ничем не примечательной деревеньки Калиногорского края. Глупость.
