в нужное время благоприятствовать вступлению в брачный союз одним кальмарам и абсолютно не подходить для других. Поэтому неудивительно, что некоторые из них совокуплялись лишь однажды в жизни, а некоторым это счастье не улыбалось вовсе. Ну и какой мир после этого мы должны были называть Трудным?
– Японский городовой! – чуть ли не взвыл прапорщик, узнав нюансы нашей будущей кальмарской жизни. – А я еще на жену обижался, когда она мне свою обычную песню заводила: мол, устала, голова болит, дети еще не уснули!.. Спасибо, хоть заранее предупредили: ни за что теперь не женюсь в этом рыбьем царстве! Лучше до смерти холостяком проплавать, чем всю жизнь убалтывать девятнадцать жен, а в итоге так и подохнуть девственником.
– Или до старости лебезить перед толпой капризных самцов с раздутым самомнением и атрофированным либидо, – добавила Банкирша, рассмотрев ситуацию с полярной точки зрения. – Нет уж, увольте! Уйду в отшельницы и залягу на дно.
– Эта планета – большая капля воды. У нее нет дна, – не поднимая глаз, пробормотал Тумаков. Даже глубокая депрессия, в какой пребывал студент вместе с подругой, не мешала Паше прагматично глядеть на уготованный нам новый мир.
Услыхав это, Агата недоуменно наморщила лоб, но потом лишь махнула на Тумакова рукой: мол, какая нам, кальмарам, теперь разница, есть в том море дно или нет.
– Ушам своим не верю… Просто дикость какая-то… – шептал дядя Пантелей, удрученно качая головой. Из нас, шатунов, он был единственный, кто так до конца и не поверил в происходящее. Я жалел старика не меньше, чем нашу лишенную человеческого будущего молодежь, но утешить Иваныча мне было абсолютно нечем. – Господи, ну почему ты позволил мне дожить до этого дня! Скажи, неужели я в чем-то перед тобой провинился?
Сидевший напротив дяди Пантелея Бог промолчал, хотя эта молитва Иваныча, в отличие от предыдущих, наверняка достигла Божьих ушей. Господь хранил верность своей извечной традиции и не удостаивал ответом тех, чья судьба была ему безразлична. Определив ее для нас такой, какую лишь он счел правильной, Пуп умыл руки, и наши мольбы его больше не трогали.
Нас ожидала отправка в мир-каплю по транспортному каналу адаптера, курирующего данную Проекцию. Держатель обмолвился, что это можно сделать прямо из избушки, имеющей выход в Ось. Каким именно образом будет происходить наше этапирование к месту ссылки, было пока неясно, но нас это не слишком заботило. Мы прощались с земной реальностью и пытались представить друг друга в облике головоногих моллюсков – занятие отнюдь не забавное, как могло бы показаться, а вызванное суровой жизненной прозой. По злой иронии судьбы, вспомнившаяся вдруг мелодия некогда любимой мной песни Бутусова «Дыхание»:
теперь звучала у меня в голове душераздирающим похоронным маршем. Мне хотелось выть от отчаяния и рвать на себе волосы, как наверняка и остальным моим товарищам. Но мрачный дух фатализма, успевший пропитать нас до мозга костей, ингибировал наши эмоции и удерживал их от взрыва.
Оставалась невыясненной только участь адаптера Рипа. Даже по земным критериям судопроизводства ему не светило смягчение приговора, ибо в судебном процессе над нашей бандой Рип шел «паровозом». Это он привел нас к Источнику, совершив по ходу дела два дерзких побега из-под стражи. Пока оставалось тайной, что за теракт готовился адаптером в «зале суда», но чем дольше томился я в ожидании команды к действию, тем больше склонялся к мысли, что планы террориста пошли прахом. Какую погоду выгадывал у моря Рип и выгадывал ли вообще? Возможно, из всей компании я оставался один, кто еще продолжал на что-то надеяться. Прочие же товарищи прекратили это бесполезное занятие и приняли волю Держателя, какой бы несправедливой она им ни казалась.
– Когда-то ты был одним из лучших адаптеров, Рип… – Оставив нас смиряться с горькой судьбиной, судья решил наконец разобраться с главным обвиняемым на этом процессе. – Ты курировал Трудный Мир с момента его основания и, как верно заметил Пантелей, всегда честно исполнял свой чемпионский долг. Взвешивая твои многочисленные заслуги и совершенные за последнее время преступления, я не могу не отметить, что первых ощутимо больше. Зато среди вторых есть настолько ужасные, что даже Бессрочное Гашение кажется для них недостаточно суровой карой. Я впервые нахожусь в таком сильном замешательстве с тех пор, как вынес приговор Безумному Гику. Но как бы то ни было, степень твоей вины определена. Ты искал для себя оправдание и хотел исправить допущенную тобой фатальную ошибку, пытаясь вернуть мне утерянный Концептор Трудного Мира и заодно помочь этим шатунам. Получается, что, совершая свои преступления, ты радел за наши общие интересы. Что ж, похвально. Однако оправдать тебя я не могу, поскольку Катапультирование координатора Феба и адаптеров Муса и Зока нельзя отнести к вынужденному насилию. Для твоего неординарного проступка я применю особое наказание. Ты и эти шатуны преследовали одинаковые цели, а значит, и приговор ваш будет одинаков. Это справедливо. Ты, Рип, отправляешься вместе со своими бывшими подопечными в ту же Проекцию и будешь находиться там на правах обыкновенного шатуна. Таково мое окончательное решение. А теперь мне не терпится услышать, какой будет твоя последняя просьба. Или тебе больше нечего у меня просить?
– Нет, Держатель, я не отказываюсь от дарованного мне права, – ответил Рип, поднимаясь со скамьи. Надо заметить, что до этого Пуп не требовал от нас соблюдать судебную этику Трудного Мира, и даже при зачтении вердикта мы сидели на скамье, как ни в чем не бывало. – Моя просьба осталась бы неизменной при любом приговоре, даже самом суровом. Я хочу, чтобы перед тем, как отправить нас в Проекционный Спектр, ты, Держатель, снял с меня свою печать.
И Рип коснулся кончиками пальцев заменяющей ему лицо черной пелены.
Очевидно, просьба адаптера явилась из ряда вон выходящей, поскольку реакция на нее Держателя последовала не сразу. Либо Пуп и впрямь был ошарашен тем, что услышал, либо пытался обнаружить в волеизъявлении приговоренного подвох. Но когда хозяин снова заговорил, голос его звучал по-прежнему невозмутимо:
– Для того, кто идет на Гашение или Катапультирование, не имеет значения, лежит на нем моя печать или нет. Но в твоем положении она явилась бы отнюдь не лишней. Сохранив на себе знак адаптера, ты мог бы быстрее приспособиться к жизни в непривычной среде, как это было в Трудном Мире. Я не стал лишать тебя печати, поскольку она заслужена тобой по праву. Но ты, как погляжу, имеешь на этот счет иное мнение.
