пробоин, что я не переставал удивляться, как она до сих пор окончательно не обвалилась. Сквозь эти дыры можно было разглядеть, каких бед натворили в Гексатурме перелетающие через стену снаряды. И разгром, который мы там наблюдали, удручал не менее сильно, чем вид самой рушащейся стены и башен.
Дирбонт отдал приказ атаковать, когда строймастеры завершили работу на переправе и образовали на ее противоположном краю клиновидный строй. Дальнейшие намерения бронированных инженеров были очевидными. Они не отступали в тыл, а готовились войти в Гексатурм во главе эскадры, расчищая ей путь грейдерными ножами. В строй первопроходцев влились и те иностальные трудяги, которые до этого обслуживали гигантские катапульты. Израсходовав последние снаряды, они прекратили стрельбу как раз к тому времени, когда дивизионы истребителей, штурмовиков и перехватчиков преодолели переправу. Мелкие дальнобои пристроились в арьергард эскадры и, продолжая метать на ходу ядра, прикрывали прочую технику. А она вдобавок везла на себе пехотные подразделения, коим предстояло вступить в бой уже на территории цитадели.
Кавалькада не спешила. В этой «механической» войне ей выпала не слишком почетная роль чистильщика, скачущего по следам адмирала Чарльза и добивающего остатки противника. Впрочем, если зоркий команданте вдруг раскроет раньше времени наш блеф и натравит на нас эскадру, это наверняка улучшит дону Балтазару настроение. И, безусловно, значительно увеличит его вклад в победу над орденом Табуитов.
Адмиральский вымпел развевался над основной группой атакующих. Дирбонт вдохновлял своим присутствием войско и планировал вступить в крепость вместе с ним. Похвальная самоотверженность командующего южан играла на руку и нам. Не хотелось бы мне, чтобы догоняющий эскадру наш мнимый «Мицар» привлек внимание адмирала. Что могло запросто случиться, наблюдай он за приступом со стороны. Попасться же на глаза дону Риего-и-Ордасу было не так страшно. Сомневаюсь, чтобы он знал поименно все участвующие в битве бронекаты. И потому приехавший со стороны гигантских катапульт (именно так должно было показаться команданте, когда он заметит нас со своей нынешней позиции) отставший от главных сил истребитель вряд ли вызовет у Кавалькады подозрение.
Ну вот и настал наш черед ввязываться в драку! Образно говоря, разумеется. Драться с южанами в прямом смысле слова я отнюдь не собирался. Но как бы то ни было, переход к активным действиям – самый волнительный момент между ними и предшествующим им долгим ожиданием. Волнительный и в то же время принесший мне немалое облегчение.
Наконец-то началось! Для меня пытка сомнениями в преддверии какой-либо работы всегда была мучительнее, чем непосредственно сама эта работа. Хотя, конечно, все будет зависеть от ее финала. В случае неудачи он также грозил обернуться для нас пытками. Только уже не моральными, а физическими.
Как бы ни относились к нашей «доблести» Левчев со товарищи – да и живы ли они сейчас? – мы рисковали не меньше этих храбрецов, заложников своего орденского долга. Разве что, в отличие от них, мы шли на продуманный риск и не собирались сложить свои головы в этой мясорубке.
Клубы пыли, что подняла движущаяся на Гексатурм армада, послужили «Мицару» отличной дополнительной маскировкой. Видимость при этом, правда, была отвратительной, и я ориентировался по следам прошедшего здесь тремя минутами раньше арьергарда эскадры. Отпечатки ее колес вели прямиком к переправе и при всем желании не позволили бы мне заблудиться.
Что подумал о нас орудийный расчет гигантской катапульты, мимо которой мы проехали, неизвестно, но тревоги он, кажется, не поднял. А может, вовсе не обратил на нас внимания: экая невидаль – отставший от войска бронекат! Меня больше беспокоили не те южане, которые остались позади, а те, в которых мы могли сослепу врезаться. Поэтому я пока не торопился. Пускай эскадра вторгнется в крепость, начнет повальный разгром и поднимет еще больше пыли. Сейчас она – пыль – наш главный союзник. И повязанные нами на лица платки выглядят вполне естественно, хотя дышать через них не слишком удобно.
После ухода табуитов наш экипаж снова ощутил недостаток живой силы. В связи с чем я отправил Долорес вниз, к «Сембрадорам». Толку от впередсмотрящего в такой пыли все равно немного, да и опасно торчать на открытой всем ветрам мачте, когда вокруг свистят стрелы и камни. Физза, несмотря на его шипучие протесты, я спровадил в моторный отсек к Гуго. А Сандаварг остался дежурить на верхней палубе, где мне могла потребоваться его помощь не только как бортстрелка. Какие-нибудь ошалелые табуиты могли запросто запрыгнуть на «Мицар» с крыш крепостных зданий. И попробуй докажи им, что на самом деле мы – свои, а развевающийся над нами флаг – всего лишь маскировка. Само собой, Убби не станет убивать защитников Гексатурма, не попытавшись вразумить их, но если это окажется бесполезно, что ж поделать: война есть война. С теми, кто категорически отказывается признавать в северянине друга, у него, как правило, разговор короткий.
О том, что «Мицар» преодолел переправу, мы поняли по гулкому стуку, донесшемуся из-под колес, когда они проехали по утопленной во рву башне. Самой ее видно уже не было. Эскадра забросала и укатала ее землей, а стены траншеи сыграли роль опалубки, не позволив измятой махине расплющиться под весом десятков бронекатов. Съехав с нее, я продолжил двигаться по следам южан, которые, по моим расчетам, аккурат сейчас достигли крепостной стены.
На этом берегу рва мы впервые почувствовали, что называется, атмосферу войны. Конечно, не в полной мере, но мне – человеку, прежде не участвовавшему в настоящих войнах, – вполне хватило и такой малости.
С одной стороны, хорошо, что нас окутывала пыль. Я не видел тех ужасов, какие творились в эти минуты у ворот Гексатурма, и мы не привлекали к себе внимания оставшихся на стене монахов. Но с другой стороны, они все равно заметили наш торчащий из пылевой завесы флаг и использовали его как ориентир для стрельбы по нас из луков, арбалетов и баллестирад.
Благо я заранее установил над окнами рубки защитные козырьки, а Убби спрятался вместе со мной под ее крышей. И когда до нас стала долетать всякая остроконечная дрянь, повредить нам она уже не могла. Но все равно было жутковато. Особенно когда помимо стрел на палубу грохался сброшенный со стометровой высоты булыжник, и мы с северянином понимали – угоди такой каменюка в кого-нибудь из нас, от нас бы только мокрое место осталось.
Впрочем, все, что сыпалось сейчас на «Мицар», являлось лишь мелкими брызгами того ливня камней и стрел, который пролился на эскадру. Вскоре на нашем пути стали попадаться первые обломки бронекатов и трупы. Пыль мешала определить, в какие мундиры одеты последние. Но защитники не могли упасть так далеко от стен, а значит, это были южане, которым не посчастливилось укрыться от обстрела и затем, будучи уже мертвым, свалиться с бронеката.
Спереди до нас доносился такой грохот и лязг, что даже упавшая час назад башня, по-моему, гремела тише. И я вел истребитель не абы куда, а прямо навстречу этому шуму, который не сулил нам абсолютно ничего хорошего.
На это нам также прозрачно намекнул поврежденный перехватчик, который я вовремя заметил прямо по курсу и был вынужден обогнуть. Защитники цитадели подбили этот бронекат, метнув в него со стены многотонную иностальную балку. Угодив точно в просвет между правым задним колесом и корпусом, она сломала перехватчику ось, после чего он накренился и встал как вкопанный. На его палубе не было ни души, но вряд ли его команда успела эвакуироваться и пересесть на другой транспорт. Скорее всего, она отсиживалась в трюме, дожидаясь окончания или хотя бы ослабления обстрела, дабы потом добраться до
