крепости пешим ходом и с наименьшими потерями.
Ее стена выросла перед нами довольно неожиданно даже несмотря на то, что я был к этому готов. Следы, по которым я ориентировался в пыли, вывели меня не к главному входу, а к тому, что находился между второй и третьей башней. Его ворота были выбиты катапультами, как и все остальные. Я похвалил свою интуицию: когда мы подъехали к воротам, строймастеры уже расчистили их и впустили в Гексатурм часть эскадры, что шла за этими первопроходцами; дабы не создавать затор у одного прохода, на подступах к стене армада разделилась на три потока, ускорив тем самым свое вторжение и расширив его фронт.
Гексатурм еще не был завоеван, а в воротах уже несли караул представители новой власти. Они загнали свой штурмовик под арку, чтобы не подставлять головы под все еще летящие со стены стрелы и камни, и, очевидно, намеревались не выпускать отсюда монахов, если те надумают прорываться наружу. Мы двигались в правильном направлении, да к тому же под флагом Владычицы, и потому были пропущены в крепость без вопросов. Спешившийся со штурмовика отряд караульных расступился, давая нам дорогу, а их лейтенант несколько раз раздраженно махнул рукой: мол, давайте-давайте, проезжайте, не задерживайтесь!
Ну разве я мог не уважить его справедливое требование? И вскоре мы вовсю грохотали колесами по раздолбленной эскадрой брусчатке крепости; прежде эти ворота и улица за ними не предназначались для бронекатов – правило, которое южане, разумеется, проигнорировали.
Несколько булыжников, что были сброшены со стены все еще не сброшенными оттуда табуитами, громыхнули по палубе, заставив меня и Убби в очередной раз вздрогнуть и разразиться бранью. Здесь пыль сгустилась не так плотно, поэтому видимость заметно улучшилась. Что, правда, вряд ли могло нас обрадовать. В пыли я ощущал себя почти невидимкой, а без нее мне чудилось, что на «Мицар» обращены взгляды всех без исключения южан. А также селадоров, что сейчас не имело для меня принципиальной разницы. И пусть это было, разумеется, не так и наша маскировка пока что нас выручала, отделаться от этой панической мысли было невозможно.
Я и Сандаварг поступили предусмотрительно, заперев Тамбурини-младшего в трюме. От вида охваченного хаосом Гексатурма впечатлительный Дарио если бы не рехнулся, то точно пережил бы рецидив самоубийственного героизма и бросился бы с пеной у рта на бронекаты южан. Мы же, глядя на этот разгром – который, по большому счету, еще и не начинался, – лишь нахмурились и стиснули зубы. А чему, спрашивается, удивляться? Мы с самого утра наблюдали за здешним побоищем, и потому было бы глупо уповать на то, что в Гексатурме нам откроется нечто иное.
Практически все западные кварталы крепости лежали в руинах. Не пострадавшие при обстреле здания остались разве что в ее восточной половине. Но и их в скором времени ожидала печальная участь. Засевшие там наиболее самоотверженные селадоры готовились дать последний бой топчущим их обитель южанам. А они не станут напрасно жертвовать пехотой и пошлют на расправу с непокорными не ее, а все те же строймастеры и дальнобои.
Мое знакомство с табуитами и их нравами было весьма поверхностным. Однако я мог предугадать, что вряд ли все обитатели Гексатурма от мала до велика полягут костьми на разбомбленных улицах. Едва Кэрью понял, что падение цитадели неотвратимо, он наверняка принял меры, чтобы спасти от расправы женщин, детей и самых ценных членов ордена. Когда состоялась их эвакуация и не запоздала ли она, мы не ведали. Но я был почти уверен, что остатки монашеской армии, которые забаррикадировались у восточной стены, готовились погибнуть не за одни свои красивые убеждения. Эти герои вдобавок прикрывали отступающих в Червоточину братьев и сестер, планируя сдерживать врага столько, на сколько у них хватит сил.
Вся восточная половина крепости напоминала в эти минуты огромный муравейник. Или, точнее, огромный организованный и грохочущий муравейник. Вошедшая в Гексатурм с трех направлений эскадра дробилась на мелкие колонны и разъезжалась по улицам. Стихийно возведенные укрепления табуитов, которые нельзя было снести колесами, истребители накрывали залпами из «Сембрадоров» и баллестирад. Более мобильные перехватчики и штурмовики высаживали десантные группы у тех объектов, которые Дирбонт не намеревался разрушать: комендатура, денежное хранилище, склады, механические мастерские… Возле них суетились уже не бронекаты, а люди, летали стрелы, гарпуны, сверкали клинки, лебедки выдирали крючьями оконные решетки и железные двери…
Однако сейчас меня интересовали не маневры южан и не судьба оставшихся здесь монахов. Чтобы обнаружить то, в чем мы отчаянно нуждались, мне пришлось остановить «Мицар», покинуть рубку, взобраться на мачту и, рискуя нарваться на шальную стрелу, осмотреться. Даже экстренная эвакуация такого крупного поселения, как Гексатурм, – дело не одного часа. Убегающим в хамаду людям нужно много воды, провизии, фуража и прочих вещей, и потому они будут вывозиться из крепости до последнего…
Так и есть! Нашел! Именно то, что нам нужно! И если мы поспешим, нам повезет не застрять в гибнувшей крепости и избежать участи рассекреченных шпионов.
Трое из пяти ворот на восточной стене были заперты. Одни в этот момент как раз закрывались, но последние – крайние с севера – пока что оставались открытыми. Причина, почему табуиты их еще не заблокировали, дабы задержать южан и дать беженцам лишнюю фору, была проста: возле одного из имеющихся в том районе складов стоял под погрузкой бронекат. Это ему предстояло вскорости покинуть цитадель через северные ворота, после чего, надо полагать, защитники запрут и их.
Этот бронекат – строймастер «Зигфрид» – был мне знаком. Именно он встречал нас на подступах к Гексатурму, когда мы прибыли сюда с контейнерами Макферсона. Лишенная мощной брони, машина альт-селадора Рубнера не смогла бы противостоять даже одному истребителю Дирбонта. Поэтому табуиты направили ее в помощь эвакуирующимся для вывоза из крепости необходимого им груза. Трап строймастера был опущен, монахи бегом таскали ему на борт какие-то ящики, а следовательно, еще несколько минут он там простоит. Ровно столько же будут открыты северные ворота, прежде чем и они преградят путь захватчикам.
Поспешно вернувшись на мостик, я приказал Гуго дать «Мицару» полный ход и повел его в северную часть крепости. Скоро там окажутся и южане. Но не раньше нас, это очевидно. Во избежание неразберихи они рассредоточивались по Гексатурму подобно гонимым ветром пескам хамады, заполоняющим собой камнеиловые дебри – неудержимо и единым фронтом. Дивизионы Дирбонта оккупировали поочередно квартал за кварталом и, по всем законам облавы, планомерно сгоняли противника к восточной стене. Нам соблюдать адмиральские порядки не было никакого резона. И я, наплевав на все, рванул напрямик туда, где мое появление вряд ли будет встречено дружелюбно.
Служи я и впрямь в армии Владычицы капитаном, меня за такое поведение нещадно выпороли бы перед строем кнутом, а затем, лишив наград и звания, сослали бы на каторгу. А как еще прикажете поступать с солдатом, который начинает самовольничать в боевой обстановке?
«Мицар» понесся по крепости, сметая со своего пути обломки зданий и прочий вываленный на улицу хлам. Скорость, с какой мы двигались, была раза в три выше средней скорости колонн Дирбонта. Пользуясь тем, что в нас еще не признали самозванцев, я обогнал одну вереницу бронекатов, едва не цепляясь с ними колесами. А другую, что преградила нам путь на одном из перекрестков, и вовсе проскочил насквозь промеж двух едущих друг за другом перехватчиков.
