только в этой отсутствовали какие бы то ни было ступеньки. Боты-строители не стали в свое время отвлекаться на шлифовку внутренних поверхностей каркасных опор от вмятин и зазубрин. Мне оставалось лишь цепляться за них пальцами да носками кроссовок и понемногу ползти вверх.
Куда больше энергии уходило на борьбу с чесоткой. Она взялась терроризировать меня, когда я поднялся примерно на пару метров. Помните мою реакцию на контакт с «Мегаступором-9» – парализующей нанопленкой, с помощью которой торговец Упырь хотел устроить мне ловушку? Примерно то же самое я испытал сегодня. Правда, на сей раз чесотка охватила не только ладони, а все тело с ног до головы. И зудело оно не в пример яростнее, чем тогда, в бункере зловредного Упыря.
Зудело-то зудело, но не разрывалось, и это главное. Глаза мои слезились, в горле першило, в ушах звенело, а ноздри горели, будто в них сыпанули красного перца. Все это было прямо-таки дьявольски мучительно. Будучи не в состоянии почесать даже кончик носа, я лишь скрежетал зубами и рычал от нестерпимого раздражения каждой пяди моей многострадальной кожи. Но мысль о том, что в действительности по-настоящему хреново сейчас не мне, а моим нанопротивникам, и то, что это они дико страдают, издыхая при контакте со мной, наполняла меня уверенностью и волей к победе.
Я карабкался по колодцу, презрев адовы муки, сквозь слои скоргов-убийц, и одновременно сам мириадами их убивал. А они, рабы заложенной в них программы, приказывающей атаковать любого нарушителя, не могли ни задержать меня, ни отступить и скрыться в тех щелях, где доселе отсиживались. Я разворошил их гнездо, и теперь каждая особь этой злобной стаи считала своим долгом со мной поквитаться. Их месть была беспощадной, но откровенно самоубийственной. А смерть – бессмысленной, словно у налетевшего на пламя свечи мотылька. Разве что тот умирал красиво, а гибель скорга могли заметить лишь его собратья по колонии. Да и те спустя мгновение отходили в мир иной… если, конечно, помимо Узла у них имелись также свои Рай или Валгалла…
Шахта была длиной около дюжины метров. Однако, достигнув ее края, я не стал ни выбираться наружу, ни высовываться, а закрепился у выхода и замер в ожидании. Пот лил с меня градом. Чесотка продолжала неистовствовать, и бой с ней требовал от моего укрепленного симбионтом организма недюжинной выдержки. Но достигнув определенного предела, усиление зуда прекратилось и больше не нарастало. А через пару минут после того, как я дополз до верха, чесотка и вовсе стала мало-помалу утихать.
Спустя еще немного времени я ощущал лишь последствия этой свирепой, невидимой битвы со скоргами, из которой вышел победителем. Кожа моя раскраснелась, а комбинезон, перчатки и кроссовки покрылись ржавыми разводами. Но поскольку долгий контакт с телом «наэлектризовал» мою одежду и обувь излучаемой мной аномальной энергией, то и мои вещи оказались наноботам также не по зубам.
Как следует прокашлявшись и прочихавшись, я глянул на небо – пока ясное, но туча уже затянула почти всю восточную половину небосклона. Затем посмотрел вниз и коротко свистнул. Сигнал предназначался Ипату: дескать, путь свободен, можешь и ты подниматься. Дожидаться его было не резон – я только напрасно потратил бы драгоценные минуты. Все свои действия мы оговорили заранее, и наша плановая встреча должна была состояться уже в вентиляционном канале генераторного отсека.
Итак, пройдя через утробу Жнеца, я наконец-то вырвался…
…Чуть было не сказал «на волю». Нет, конечно, это совсем не так. Разве свободен заключенный, когда его отпускают прогуляться по тюремному двору? Вот и я очутился в таком же двояком положении мнимой свободы. И хоть обдувающий мое измученное чесоткой тело свежий ветер был несказанно приятен, насладиться им по полной, увы, не получалось. Я все еще являлся заложником стального чудовища. И оно насильно везло меня туда, куда я по собственной воле отродясь бы не сунулся – к Цитадели.
Генераторный отсек находился в кормовой части громадины, а его вентиляционный выход – где-то промеж двух задних колес. Прежде чем вновь прыгнуть в щекотливые объятья скоргов-распылителей, мне предстояло пробежать по спине Жнеца порядка полутора сотен метров. Небольшая дистанция для такого шустрика, как я. Да и отыскать второй колодец оказалось несложно – его жерло было видно издалека. Зато впечатлений за время этого спринта я нахватался – будь здоров.
Туча вплотную подползла к солнцу, но его лучи еще могли дать мне необходимую маскировку. Долго так дурачить гарпий не получилось бы – мой камуфляж мог обмануть их зоркие глаза лишь когда я замирал без движения, – но кратковременную фору я у них отыграл. И пока следовал к нужной точке, успел бросить мимолетные взгляды не только вверх, но и по сторонам.
Бежать против движения быстро перемещающейся в пространстве железной горы было равносильно бегу по открытой платформе идущего поезда. Та же шаткая поверхность под ногами, то же легкое расстройство вестибулярного аппарата, тот же проплывающий слева и справа пейзаж, от которого это расстройство лишь усиливается… Правда, в моем случае габариты и устойчивость «платформы» были не в пример больше вагонной, а глазеть на пейзаж не хватало времени, пусть даже отсюда открывалась превосходная панорама Керченского острова. Ее портили лишь задние колеса Жнеца, выступающие над кормой примерно на треть своей стометровой высоты.
Поскольку я бежал назад, мне чудилось, что эти усеянные шипами валы катятся прямиком на меня. Мне было незачем приближаться к ним вплотную, но я не мог избавиться от наваждения, что одно из колес вот-вот переедет меня, словно асфальтоукладчик – окурок. Казалось, в какую сторону я ни метнусь, везде меня настигнет именно такая незавидная смерть. И чем меньшее расстояние оставалось пройти до цели, тем сильнее эта иллюзия походила на правду. А безостановочный гром сотрясающего землю «миротворца» звучал у меня в ушах зловещей, давящей на психику музыкой.
Все это выглядело еще ирреальнее, чем наше путешествие по Ангару. Куда бы сейчас я ни кинул взор, везде творился неописуемый словами хаос. За нами тянулась гигантская траншея, которой было суждено стать еще одним шрамом на лике и без того обезображенного ныне Крыма. Прямо по курсу находились и в следующий миг исчезали вещи, которые, казалось бы, не могли так запросто взять и исчезнуть: скалы, руины многоэтажных зданий, огромные стальные конструкции… «Миротворец»-биомех уравнивал их до единородного хлама и крошева, вминая вровень с утрамбовываемой землей. Некоторые металлоконструкции прилипали к колесным шипам, после чего отваливались от них и взмывали в воздух, будто невесомые. Многотонные расплющенные «ошметки» – от столбов до целых бронезавров – взлетали слева и справа и падали позади в траншею. И для каждого из них она становилась могилой, а оседающая следом пыль – саваном…
Впрочем, когда я вновь нырнул в вентиляцию, все ужасы свихнувшейся реальности тут же остались за пределами моей видимости. Окружающий мир сузился и обрел привычное мне состояние. Этот канал оказался шире и в полтора раза короче первого. Снизу его также подсвечивал пробивающийся из генераторного отсека тусклый свет. Вентилятор, соответственно, тоже выглядел покрупнее того, который я недавно сломал, но располагался на привычном месте – в нижней части колодца. Не удивился я и тому, что здесь было заметно жарче, чем в центре связи. Как-никак, а где-то внизу работает генератор, чья мощь движет вперед такую махину. Поэтому и атмосфера там никак не может быть прохладной.
Спустившись на пару метров вниз, я подыскал в стенке колодца надежные уступы, закрепился на них и, обреченно вздохнув, приготовился ко второму – дай-то бог, последнему – приступу свирепой чесотки. Который не заставил себя ждать и накатил на меня, стоило лишь мне о нем подумать.