рыцарей.
Терзаемый подобными раздумьями, я развернулся и поспешил к ведущему в центр связи колодцу. Мысленно я был уже вместе с товарищами, и потому сюрприз, который подстерегал меня возле вентиляционного канала, был сравним с ударом бейсбольной биты по лбу! Расчищенный мной лично путь, где я вроде бы не должен был встретить сейчас ни одной преграды, оказался блокирован! Да так, что устранить помеху не представлялось ни малейшей возможности.
Ни устранить, ни обойти, ни убежать от нее. Последнее, теоретически, стало бы единственным правильным поведением перед лицом такой угрозы, ибо драться с Трояном было заведомо фатальной глупостью. Он это не тупые скорги, с которыми я разобрался недавно и чья тактика боя мало чем отличалась от тактики разъяренного роя ос. Троян же был, можно сказать, истинным символом здешней смерти, видение которого не предвещало обитателям Пятизонья абсолютно ничего хорошего.
Ну а увидеть его в пяти шагах от себя – так, как это случилось сейчас со мной, – представляло собой уже не знамение, а фактически свершившееся проклятье. Даже у одноногого, вооруженного лишь костылем калеки имелось больше шансов выиграть в поединке у олимпийского чемпиона по фехтованию, чем у меня – одержать победу над Трояном. Хоть рвани я бежать со всех ног, хоть останься стоять на месте – итог будет один. Для твари, что могла вмиг уничтожить без единого выстрела боевой вертолет, человек был не страшнее капельки грязи на скатерти. Одно небрежное движение салфеткой – и проблема устранена. И то, что «грязь» вроде меня и Ипата разъела скатерть-Жнеца до дыр, уже не играло никакой роли. Проштрафившийся хозяин взялся за генеральную стирку – запоздалую, но оттого не менее убийственную для оставшейся на испорченной вещи грязи.
«Вход внутрь Жнеца Трояну запрещен», – так заверил нас сведущий в этом вопросе Мерлин. Насколько действенен был этот запрет после уничтожения генератора, неизвестно. Но в любом случае, прежде чем браться за моих товарищей, смертоносный призрак не мог пройти мимо меня – помехи, что подвернулась ему под удар первой.
Троян и не прошел. Не успел я толком осознать, что обречен, как размытое черное марево передо мной вмиг утратило прозрачность. А затем метнулось ко мне подобно подхваченному ураганным ветром облаку черного дыма…
…И тут же отпрянуло назад, как будто навстречу ему дунул кратковременный, но более мощный порыв воздуха. Перепуганный и отчаявшийся, я в этот момент уже орал во всю глотку; и откуда в ней, охрипшей, только взялись силы? И потому неудивительно, что первой моей судорожной мыслью при виде отступившего врага была: «Неужели я отогнал его своим криком?» Согласен, безумное предположение. Но поставьте себя на мое место: разве я мог выдвинуть сейчас другое объяснение происходящему?
Однако прежде чем я уверовал в защитные чары собственного голоса и повторил попытку отогнать нечисть, моя гипотеза успела рухнуть. Открывшаяся мне истина выглядела столь же фантастично, но в ее достоверности я уже не усомнился. Да и как усомнишься в доказательстве, когда оно становится очевидным настолько, насколько зажженная лампочка доказывает, что она – источник света?
Сравнение с лампочкой я выбрал отнюдь не случайно, поскольку их вдруг зажглось у меня на теле аж семь штук. И заходящее солнце было здесь совершенно ни при чем. Алмазы не играли в его лучах, а засверкали изнутри сами по себе. Так, как сверкали они в тот злополучный день, когда вылетели из гиперпространства и раскаленной шрапнелью впились в меня – катапультировавшегося пилота сбитого Трояном вертолета.
Причем сверкали не только алмазы, но и соединяющие их нановолокна. Благодаря им каждая клетка моей кожи (вернее, я видел лишь те ее участки, какие не были скрыты под одеждой) и, наверное, даже здоровый глаз излучали матовое, с багровым оттенком, свечение. Поначалу ровное, но едва Троян вновь дернулся в мою сторону, как мгновенно оно усилилось. Так, словно мы с врагом являлись лабораторными материалами и участвовали в опыте по демонстрации свойств электромагнитной индукции.
Хотя, кто знает, может быть, именно так все и происходило. Скорги служили источником мощного магнитного поля, я – проводником, а мой симбионт – подключенной ко мне замкнутой цепью, где возникал индукционный ток. Который и заставлял меня фосфоресцировать. И чем быстрее подступал к нам Троян, тем сильнее я реагировал таким образом на его приближение.
Впрочем, дальнейший ход нашего эксперимента не укладывался уже ни в какие рамки. Судите сами: где это видано, чтобы замкнутая цепь вдруг подчинила себе проводник и набросилась вместе с ним на магнитный излучатель с явным намерением его уничтожить? Фарадею и Ленцу небось такое и в кошмарах не снилось. А у меня – пожалуйста! – происходит наяву, да еще при моем непосредственном участии.
В какой момент я утратил контроль над собственным телом, ума не приложу. Но когда оно внезапно подпрыгнуло вверх на добрых пять метров и метнулось к Трояну, мой мозг был к этому произволу совершенно непричастен. И более того – немало удивился тому, что произошло, походя отметив значительно возросшую прыть новоявленного «бунтаря».
И понеслось! А моему отстраненному от дел рассудку только и оставалось, что раз за разом удивляться, фиксируя мои же телесные выкрутасы. Одной спонтанной выходкой это раздвоение личности не ограничилось. Троян тоже был не лыком шит. Еще до того, как мой симбионт завершил атаку (в силу моей природной скромности я категорически отказываюсь присваивать себе чужой героизм), скорг молниеносно увильнул в сторону. На что алмазный герой немедля ответил новым выпадом, столь же мощным и стремительным, как предыдущий.
Впервые в жизни я ощутил себя в собственном теле не пилотом, а бесправным заложником, насильно отстраненным от штурвала прорвавшимся ко мне на борт террористом-камикадзе. Да вы только гляньте, что он вытворяет с захваченной им чужой собственностью! Уму непостижимо! Не иначе решил ее вконец угробить!.. И не подозревал, что вот эти знакомые мне с рождения руки и ноги способны работать на удвоенном форсаже. На одном – так, как я жил последние пять лет, – еще куда ни шло. Но двойной! Есть же, в конце концов, и у человека свой «технологический» предел. Вот только как сказать об этом симбионту, когда он перехватил управление моим телом и с упоением отрабатывает на нем фигуры высшего пилотажа?
Я и Троян метались возле вентиляционной шахты с такой скоростью, что у меня сразу закружилась голова. Однако это ничуть не отразилось на боеспособности моего симбионта. Происходившее даже нельзя было назвать боем в общепринятом смысле. Больше походило на игру в догонялки, где игроки периодически менялись ролями. Причем, что характерно, скорг оказывался водящим гораздо реже. В каскаде молниеносных бросков и уверток он лишь несколько раз попытался контратаковать противника. Но тот при этом вспыхивал так ярко, что Троян вмиг шел на попятную и шарахался от нас, а по его черной тени затем еще несколько секунд пробегали электрические разряды.
Что еще, помимо головокружения, чувствовал я в эти мгновения? Нет, не обжигающий жар. Наоборот – холод. Колкий и наэлектризованный, как пролежавший на лютом морозе, а потом надетый на голое тело грубый шерстяной свитер. Странный холод исходил из алмазов, которые сейчас казались мне не камнями, а натуральными ледышками, и распространялся по всему организму волнами. Почти как боль: то накатывал, то вновь отпускал. Правда, в отличие от боли, вытерпеть это дискомфортное ощущение было проще. Куда больше неприятностей мне доставляли неподвластные мысленным приказам конечности. Но и с их своенравием приходилось мириться. Ведь наверняка я был до сих пор жив лишь благодаря моему взбунтовавшемуся симбионту.
