оставалось сделать еще одно дело. Нетрудное, но такое же важное, как и прочие мои сегодняшние дела. Подойдя ко все еще пребывающему в отключке Мангусту, я вынул из своего кармана свернутый вчетверо лист бумаги и подоткнул его под бандану Хомякова, аккурат над отсутствующим глазом. Так, чтобы очнувшись, он сразу обнаружил мое послание, на внешней стороне которого было помечено: «Хомякову Геннадию от Трюфеля. После прочтения уничтожить». Затем сунул ему в руку незажженную осветительную шашку – на случай, если он захочет прочесть письмо до того, как телепортируется отсюда, – и, окинув апартаменты прощальным взглядом, направился в подвал, к подземному ходу.
Еще полчаса, и фигура Барклая окончательно сойдет с политической арены Пятизонья, сгинув без вести для всех своих прислужников, деловых партнеров и забарьерных покровителей. Операция «Завещание Дядюшки» тоже была завершена. Но ее окончание автоматически стало началом другой операции – «Блудные Дети», подготовкой к которой я занялся еще до того, как пустил по миру G.O.D.S.
Именно о «блудных детях» и говорилось в этом послании, приготовленном мною загодя как раз на случай, если нам повезет не убить Мангуста, а лишь вырубить его. Письмо было коротким, и потому мне не составит труда процитировать его здесь целиком:
Был ли я уверен в том, что Мангуст последует моему совету и что следующая наша встреча обойдется без кровопролития? Пожалуй, да, поскольку и Хомяков, и его босс Давид Талерман – разумные люди. И оба они быстро поймут, что после кончины G.O.D.S. им больше некуда податься в Зоне, кроме как под крылышко готового их приютить, накормить и обогреть Ведомства…
Эпилог
Мы сидели за столом в одной из лабораторий захваченного Давидом Талерманом военно-научного полигона «Альтитуда», пили кофе и разговаривали. Над головами у нас возвышалась черная громада Химкинского Городища, а под полом нашей комнаты располагались еще восемь подземных ярусов, столь же гигантских и пустынных, как тот, на котором мы сейчас присутствовали. На самом нижнем из них была сокрыта святая святых Умника: сверхмощный генератор «Кладезь» – будущий источник питания Исгора. И по совместительству – гиперпространственная катапульта, с помощью которой Мангуст беспрепятственно телепортируется в любую точку Пятизонья, какую ему заблагорассудится.
А вокруг полигона и внутри него сновали боты-мигранты Гордии, способные по приказу Талермана растерзать кого угодно. Включая, разумеется, и меня – парламентера Ведомства. Но я избежал подобной участи, а вот «гаранты», что еще три дня назад расхаживали по «Альтитуде» как хозяева, ныне, похоже, пали все до одного от щупалец взращенных Умником монстров. Иными словами, стали очередными и, как хотелось надеяться, последними жертвами развязанной мною и мною же завершенной войны за Исгор.
На «Альтитуде» нас было всего трое: нынешний единоличный хозяин полигона, его единственный выживший подручный и я – гость, нахально набивавшийся к ним в покровители, поскольку сегодня это перспективное местечко стало вакантным. Никто из присутствующих не питал дружеских симпатий к другим участникам переговоров. Талерман избавил Хомякова от его «алмазного» проклятия, сделав так, что теперь он мог встречаться за Барьером со своей семьей, но взамен фактически поработил его, приковав к «Кладезю» незримыми аномальными кандалами. За что Мангуст был одновременно и благодарен Умнику, и до смерти его ненавидел. Так же, как меня, ведь я поступал с Мангустом аналогичным образом: тоже предлагал облегчить ему жизнь в обмен на его уникальные таланты, от которых он вот уже много лет жаждал избавиться. Без них Хомяков не представлял для нас с Давидом никакой ценности, с чем он, впрочем, давно смирился и воспринимал это как должное.
Талерман плевать хотел на недовольство своего привилегированного раба Мангуста. Зато Умника напрягал человек из Ведомства, который, в отличие от действовавших в Зоне на птичьих правах «гарантов», предъявлял ему жесткий ультиматум: или взаимовыгодное сотрудничество с нашими спецслужбами, или завтра на Исгор посыплются авиабомбы и ракеты. Давид уже имел неудачный опыт работы с родимой военщиной. Его не тянуло вновь связываться с ней, ведь он знал, что на самом деле кроется за моими посулами. Талерман предчувствовал – и не без оснований, – что мы, пользуясь его безвыходным положением, закабаляем его так же, как он закабалил своего одноглазого подручного. В связи с чем дважды порабощенный Хомяков, не исключено, втайне злорадствовал и считал постигшую Умника участь расплатой за то, что он три месяца назад сделал с Мангустом.
Меня натянутость в наших отношениях тяготила меньше всех. Я не был в глазах этих людей конченым злодеем и шантажистом. Сегодня им, как воздух, требовался богатый и влиятельный покровитель, и я предлагал им единственный законный выход из тупика. Ну а то, что их не устраивала кандидатура спонсора, ничего не попишешь! В здешних краях демократические принципы непопулярны, и правила тут диктует тот, у кого потом хватит сил защитить свою власть от посягательств конкурентов. За моей спиной стояла как раз такая сила, пусть даже в Зоне ее влияние было не столь велико, как за Барьером. И в данный момент мое слово весило гораздо больше возражений, которые Талерман не высказал вслух. Но они отчетливо читались у него на лице…
– Вы правильно меня расслышали: полная амнистия, а также официально заверенная легитимность, которая оградит вас и ваш Исгор от любых штурмов и бомбардировок, – подтвердил я свое озвученное ранее предложение. – Могу дать вам гарантию, что ваши заигрывания с ЦРУ будут забыты, и вы не ощутите никаких перебоев с финансированием.
– …И эти деньги, как следует понимать, вы будете выделять нам из тех трофейных средств, что были выкачаны вами со счетов G.O.D.S., – закончил за мной Умник.
– Ума не приложу, о чем вы толкуете, – не изменившись в лице, слукавил я. – Да это вас и не касается. Я ведь не спрашиваю вас, куда вдруг испарилась ваша прежняя охрана, поскольку в приличном обществе не принято задавать подобные вопросы. Ваши маленькие деловые секреты не станут беспокоить меня до тех пор, пока они не войдут в противоречие с
