этих районов следовало приравнивать к прибойным волнам, накатывающим на берег длинными грядами. И только кто видел монументальные, километровой и более высоты, громады центра, чьи вершины выступали над облаками, тот смел утверждать, что побывал в настоящем гигаполисе. Ровно как тот, кому довелось испытать буйство штормовых океанских валов, мог справедливо полагать, что видел настоящий океан. Я не бывал в штормовом океане и теперь собирался частично компенсировать это, направляясь в штормящий гигаполис.
Местность под магистралью понижалась, отчего казалось, будто наша дорога поднимается все выше и выше, хотя в действительности этого не происходило. Приближаться к краю трубопровода стало и вовсе страшно, однако на подступах к центру высота ощущалась не так заметно – сказывались титанические размеры окружающих построек. Стоп-зоны для ботов здесь попадались гораздо чаще. Их мы вычисляли по цвету, окрашивающему трубопровод из серебристого в предостерегающе красный. Подобная система окраски была разработана специально для удобства спутникового наблюдения. После одного такого продолжительного красного участка, где раньше ботам приходилось снижать скорость, наша магистраль плавно влилась в межрайонную, уже давно идущую параллельным курсом. Пригодное для проезда пространство расширилось в несколько раз, что позволило Науму Исааковичу чувствовать себя уверенней. Других поводов для уверенности в грядущем, к сожалению, не имелось.
На первый ночлег мы остановились над каким-то лесопарком. За густыми кронами вековых деревьев нельзя было различить землю. Перед тем как уснуть в неудобных креслах «Неуловимого», мы долго слушали завывание ветра и смотрели на звезды сквозь кварцевую крышу кабины. Ветер был резким и холодным, а звезды – близкими и тревожными. Громады далеких зданий, ранее расцвеченные огнями окон и гигантских рекламных пикров, а ныне безжизненные, словно марсианские скалы, загораживали половину небосвода и мешали насладиться великолепием ночного неба в полном объеме. Костров внизу не наблюдалось, но в отдалении, где-то в мрачных лабиринтах кварталов, мерцали оранжевые отблески. Магистраль тускло серебрилась под светом звезд и уходила вдаль, проделывая брешь в сплошной стене зданий. Тоскливое одиночество, что накатывало на меня по ночам весь прошлый месяц, здесь, на продуваемой лютыми ветрами и окутанной мраком высоте, было как-то по-особому неприятно. И пусть я находился в кабине «Неуловимого» не один, все равно, от тоски это не спасало.
Дядя Наум не переставал укорять себя за то, что не удосужился оборудовать в кабине печку. Каролина укоряла отца и за отсутствие печки, и за сам факт существования «Неуловимого». По мнению Кэрри, создав автомобиль, папочка пошел наперекор эволюции и совершил тяжкий грех, равносильный воскрешению динозавров. За это судьба и наказывала нас сегодня всевозможными испытаниями. Незлобивое препирательство Кауфманов слегка разбавляло мою тоску, а также отвлекало от холода, пока наконец и вовсе не усыпило своей монотонностью.
К исходу второго, ничем не примечательного дня пути (разве что высотные здания все больше загораживали обзор и заслоняли солнечный свет) мы были вынуждены задуматься о ночлеге гораздо раньше. До границы центрального мегарайона оставалось около получаса езды, но соваться в центр на ночь глядя было опрометчиво. Наум Исаакович нарочно остановил «Неуловимого» на пересечении магистрали с широкой рекой, чтобы до наступления темноты хорошенько изучить противоположный берег в бинокль, предусмотрительно прихваченный Кауфманом с собой.
– Заметили что-нибудь любопытное? – спросил я, глядя, как дядя Наум, нервно покусывая губы, пристально следит за чем-то на той стороне реки.
– И да, и нет, – уклончиво ответил он. – Вижу каких-то людей. На вид вроде бы вполне приличные, но кто их там теперь разберет… Взгляните сами.
Я взял протянутый бинокль, минуту повозился с ним, настраивая резкость изображения, после чего еще минуту пытался сориентироваться, куда конкретно следует устремить усиленный оптикой взор. Как и в работе с топором, к обращению с биноклем требовалась привыкание. Оба этих устройства только внешне выглядели примитивными. Удовольствие, что возникало после освоения науки пользования древними инструментами, было непередаваемым. Научившись обращаться с биноклем, я ощущал себя натуральным троглодитом, добывшим огонь из деревяшки путем долгого трения. Радость победы – награда за усердие тому, кто на пути эволюции стремится только вперед…
Я тоже заметил людей на противоположном берегу. Вполне обычные люди, подобные тем, которых мы уже неоднократно видели по дороге сюда. Люди неторопливо брели вдоль берега и оживленно между собой переговаривались. Компания состояла в основном из молодежи плюс несколько взрослых. Поведение их напоминало прогулку, только при каждом прогуливающемся имелось оружие, не характерное для обывателя Привычного Старого Мира. Примитивное, грубое оружие в виде палок, строительной арматуры, обломков водопроводных труб и прочих подручных материалов, что при желании можно отыскать в городе. Я не хотел делать поспешных выводов насчет лояльности этих людей закону, который вроде бы пока никто не отменял, но было в их манерах нечто такое, что моментально настораживало. Даже присутствие среди них женщин не добавило бы мне спокойствия, встреться я с ними на узкой дорожке.
Сомнения охватили меня сильнее, когда, присмотревшись, я заметил, как плетущиеся в конце нестройной процессии юноша и девушка остановились и, не сводя друг с друга влюбленных взглядов, коснулись по очереди пальцами век партнера. Маленький тюбик в руке парня раскрывал природу загадочного любовного ритуала: типичная глюкомания, процветающая в среде фиаскеров сильнее, чем где бы то ни было. Делать запасы на черный день у глюкоманов было не принято – автораздатчики глюкомази функционировали раньше круглосуточно и всюду, – поэтому «тюбик счастья» очутился у парочки явно недавно. То есть наверняка был взят из разграбленного раздатчика. Присмотревшись получше, можно было различить, что перламутровый налет покрывал веки большинства бредущих по берегу. Выводы: если компания и соблюдала какие-либо законы, то только ими же и установленные.
– Что скажете? – поинтересовался Кауфман после того, как я опустил бинокль.
– Похоже, наш удирающий на восток друг был прав, – ответил я. – Допускаю, что моя мнительность раздута и на самом деле все не так страшно. Однако будет лучше, если по дороге в Пирамиду мы воздержимся от контактов с местным населением. Кстати, вы случайно не знаете, далеко отсюда до стадиума «Сибирь»?
– Думаю, ближе, чем до маршальской штаб-квартиры… А почему вы интересуетесь?
