она крови, поубивала бы их с Гильермо еще внизу. Добровольцы Креста демону не нужны, так что нечего лишний раз искушать собственную смерть. Таких монстров требуется либо убивать сразу, либо не злить их вовсе.
Драгомир не желал ощутить на своей шкуре ярость раненого демона.
– Ш-штреляй, ф-фредатель! – шипел и фыркал разорванным ртом Гильермо. – Мерж- жкий труш-шливый ш-шерб! Ш-шлюнтяй! Я х-хлянусь, ш-што отф-фравлю тебя ф-фод триф- фунал! Ш-штреляй, труш-ш!..
Услыхав про трибунал, Драгомир вздрогнул, поморщился, а затем поднял дрожащей рукой арбалет и после секундного раздумья спустил «собачку» тетивы. Попасть под трибунал серб хотел так же сильно, как и в когти демона.
– Да пошел ты, кусок дерьма! – выкрикнул Драгомир, отбрасывая подальше разряженный арбалет. Он давно собирался сказать это Гильермо, да все не осмеливался.
Теперь такое стало возможно. И благодарить за это следовало демона Ветра.
На близком расстоянии тяжелая арбалетная стрела разит не хуже ружейной пули, без труда пробивая двухмиллиметровый лист железа. Возможно, стрела все-таки пробила бы толстую шкуру демона, но арбалетчик не стал проверять эту сомнительную гипотезу. Демон не сделал ему ничего плохого, разве только царапину на кадыке оставил.
Стрелял в Драгомира из дробовика, грозил ему трибуналом и всячески унижал все прошедшие полгода не демон, а человек, судьба которого внезапно оказалась во власти жертвы его постоянных унижений. Раньше Драгомир не считал себя злопамятным, но, как выяснилось, жестоко ошибался…
На серба накатило неимоверное облегчение. И хоть перед глазами у Драгомира стоял туман, мысли его работали четко. С опаской косясь на окутанного дымом демона, он подошел к бьющемуся в предсмертной агонии Гильермо, вырвал стрелу из его шеи, после чего извлек из ножен наваху и безжалостно искромсал горло умирающего на клочки. Отныне невозможно было определить, отчего погиб старший караула: от стрелы сослуживца или от когтей дьявольской твари.
Демон взирал на произошедшее своими огромными равнодушными глазами, а в лапе его, что появилась откуда-то из-под крыла, был зажат нож, очень похожий на метательный.
Драгомир удивился: зачем крылатому демону со стальными когтями и острыми зубами сдался обычный нож? Однако серб не усомнился в умении сатанинского отродья метко бросать ножи, поэтому без резких движений вернул наваху в ножны и, не выпуская демона из вида, попятился к слуховому окну. Пустые руки он держал перед собой, дабы тварь видела: Доброволец не собирается корчить из себя борца с нечистой силой и проваливает отсюда восвояси.
В двух шагах от слухового окна пятившийся серб все-таки споткнулся и упал, плюхнувшись задом на черепицу. Когда он снова встал на ноги, грозный демон уже бесследно исчез, растворившись в дыму, будто его здесь и не было. Все не веря, что остался жив, Драгомир мысленно поблагодарил святого Варфоломея за помощь и попросил у него прощения за совершенный грех смертоубийства. Серб верил: небесный покровитель обязательно поймет его и замолвит перед Всевышним за грешника словечко на Страшном Суде.
Драгомир убегал из горящего здания и, несмотря на ранение и грозившие ему служебные разбирательства, улыбался. Он уже давно не переживал такого душевного подъема; выжить в смертельной передряге и сполна поквитаться с обидчиком – как можно этому не радоваться? Сегодня ночью Доброволец Креста Драгомир был единственным счастливым человеком в Сарагосском епископате…
– И вышел Ангел из храма и воскликнул громким голосом: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы…
– Прошу прощения, ваша честь?
– Апокалипсис, брат Карлос… Ангелы смерти, что карали и еще не раз будут карать нас за грехи.
– Вы сказали «ангелы смерти»?
– Совершенно верно, вы не ослышались: ангелы смерти…
И магистр Жерар тяжко вздохнул.
«Значит, я и тогда не ослышался, – подумал Матадор. – Сеньор ди Алмейдо действительно кричал об ангеле смерти, ведь не зря же ты, старый пердун, вспомнил о нем именно сейчас».
И хоть картина, что предстала в это утро перед глазами Охотников и инквизитора, походила скорее на последствия бесчинств обычного поджигателя, чем на деяния ангела смерти, все равно, что-то сверхъестественное в ней было. Ибо с чего вдруг при виде ее на ум Божественного Судьи-Экзекутора пришли строки из Апокалипсиса?
Левое крыло Cарагосского епископата выгорело дотла. Крыша над ним обвалилась, деревянные перегородки и полы обратились в угли, а роскошное убранство – и вовсе в дым. Кое-где из черных провалов окон еще продолжали выбиваться наружу дымовые струйки, хотя огонь был потушен четыре дня назад.
Карлос поморщился: в воздухе витал стойкий запах пожарища.
Правое крыло епископата пострадало в основном от воды, которой горящее здание заливали сразу из нескольких дизельных помп. Самое неприятное заключалось в том, что в уцелевшей половине размещались лишь слуги, зал для приемов, столовая и кухня, а кабинеты, архивы и прочие служебные помещения находились в выгоревшем крыле.
Помимо легкораненых и обожженных, погибших было всего двое, но ими являлись сам Сарагосский епископ Доминго, скончавшийся от сердечного приступа, и Доброволец Креста, который отвечал в епископате за организацию караула. Свидетель утверждал, что Добровольца прикончил тот, кто всю эту кашу и заварил – неуловимый и неистребимый демон Ветра, он же – вернувшийся из небытия, сиречь восставший из клоаки, чернокнижник Луис
