помешаны на героической смерти, поэтому не слишком заботились о грамотной обороне. Воевать с ними оказалось одновременно и легко и трудно. Многим кадетам так не терпелось пасть смертью храбрых, что они кидались в штыковую, даже когда у них еще оставались патроны. Расправляться с такими безумцами было просто, если дренги вовремя замечали несущихся к ним по коридорам Академии самоубийц с винтовками наперевес. Но частенько выходило так, что впавшие в предсмертный раж кадеты, отлично знавшие планировку здания, набрасывались на норманнов из укромных местечек, после чего начинали стрелять и орудовать штыком направо и налево. Эти юные дьяволы были наиболее опасны, и вскоре дошло до того, что дренги начали издалека стрелять по запертым дверям, шкафам и прочим потенциальным укрытиям, где могли скрываться враги. И зачастую подобная тактика приносила плоды.
То, чем сейчас занималась дружина Лотара, больше напоминало не штурм, а подавление бунта в психиатрической лечебнице, пациенты которой дорвались до оружия. Форинг понадеялся было, что справится с работой раньше срока, но последняя «экзаменационная» задача чуть не поставила Торвальдсона в тупик. Когда дружинники, потеряв несколько товарищей, что погибли в основном из-за неосторожности, добрались наконец до третьего этажа, они столкнулись уже с организованным сопротивлением. Да таким, которое заставило бы попотеть даже неистовых датчан.
Лотар, Ярослав и часть дружины засели у дверей аудитории и вели безрезультатную перестрелку с кадетами по ту сторону баррикады. Эти Защитники уже не рвались в самоубийственную контратаку, предпочитая не торопить смерть и наслаждаться жизнью столько, сколько костлявая им еще отмерит. Пороховой дым наполнял аудиторию, вяло выветриваясь через выбитые окна под потолком.
Именно к этим окнам и подкрадывались сейчас по крыше дружинники хольда Энунда. Они не собирались спускаться в аудиторию по веревкам и таким образом прорывать оборону врага, иначе их бы неминуемо перебили. Все, что от них требовалось, – это забросать баррикаду сверху бутылками с зажигательной смесью. Но Энунд почему-то запаздывал: либо все еще искал выход на крышу, либо не мог приноровиться для атаки – все же швырять бутылки в окна, свесившись с края крыши, было весьма рискованно. Лотар нервничал все сильнее, поскольку срок, отмеренный им самому себе, истекал…
– Пять! – громко скомандовал он и бросился в аудиторию, прямо под пули.
– Твою мать! – эхом откликнулся Ярослав и вместе с прочими дренгами рванул следом. Оставшиеся у дверей дружинники взялись прикрывать товарищей поверх голов шквальным огнем.
Защитники запоздало среагировали на финт атакующих и открыли стрельбу, когда те уже залегли среди парт и за кафедрой. Пули застучали по дереву; кто-то из шедших за побратимами дружинников зарычал от боли – похоже, бедолага не успел вовремя схорониться и нарвался на пулю.
Дренги Энунда мешкали.
Идти на баррикаду в лобовую атаку являлось чистой воды безумием, и Лотар, разумеется, не собирался жертвовать бойцами. Дренги лишь занимали выгодные позиции для стрельбы перед контратакой противника, которую должен был спровоцировать Энунд со товарищи. Ярослав прополз по ряду до ближайшего прохода, после чего собрался с духом, вскочил на ноги и рывком метнулся к стене, стреляя на ходу. Нырнув под прикрытие ярусной ступени, он заметил, что Лотар выбрал для себя позицию за массивной трибуной кафедры. Остальные дренги расположились от него неподалеку. Ярослав обнаружил, что он, оказывается, ближе всех подобрался к вражеской баррикаде. Можно было при желании приблизиться еще, на более выгодную позицию, только весь героический запал княжича, похоже, выгорел.
«Что мы творим! – мелькнуло в голове старшего хольда. – Одни безумцы воюют с другими! И Лотар тоже хорош! Подумаешь, задержался бы с головой Штерна на пару часов! Проклятый скандинав со своей проклятой принципиальностью! Нет уж, хватит! Выше не полезу!»
И правильно сделал, за что потом похвалил собственную прозорливость. Когда бойцам Энунда удалось-таки осуществить свою акцию, пара зажигательных бутылок угодила аккурат в то место, куда собирался перебежать Ярослав. Но остальные бутылки, брошенные в окна аудитории, разбились точно о баррикаду, сразу же жарко запылавшую с обоих краев.
Кадеты опомнились, когда дружинники Энунда уже перестали маячить в окнах и потому отстреливаться было поздно. Бесполезно было и тушить объятую пламенем баррикаду. Лотар все правильно рассчитал: среди идущих на смерть кадетов не нашлось желающих гореть заживо, и все они, отстреливаясь, ринулись через преграду и парты в последнюю атаку. Рассредоточившиеся вдоль стен и за кафедрой, дренги встретили атакующую волну врагов кинжальным огнем, безжалостно скосив кадетов еще до того, как те перешли в штыки…
В таком сражении Ярославу еще участвовать не доводилось. Это был не бой, а натуральная бойня. Одно дело, когда враг воюет с тобой по вполне понятным правилам, но как воспринимать такой массовый и на первый взгляд беспричинный суицид? Ради чего? Ради памяти погибших под Базелем старших товарищей? Но разве не разумнее было отомстить, отступив к Ватикану и влившись в ряды других воинских частей?
Подобное безрассудство совершенно не укладывалось в голове княжича. Но ни выбора, ни времени на раздумья у него не оставалось. И Ярослав, как и прочие дренги, методично расстреливал бегущих на него очумелых кадетов, стараясь не смотреть в их перекошенные смертельной яростью лица. Сегодня ему открылся еще один лик войны, о котором он раньше не подозревал. Сколько же их было в действительности? Пожалуй, побольше, чем у самого Локи…
Расправа продлилась недолго. Вскоре весь зал был усеян телами кадетов. Еще недавно в этой аудитории их обучали воевать, и вряд ли кто-то из них тогда догадывался, что ему придется пасть смертью храбрых прямо в стенах родной Академии.
Помещение быстро наполнялось дымом, и многие из дренгов надрывно кашляли. Еще минута-другая, и здесь будет уже не продохнуть от гари. Лотар и прочие носились как ошалелые среди убитых и раненых кадетов, разыскивая полковника Штерна. То и дело раздавались выстрелы: форинг приказал бойцам оказывать раненым врагам знаменитое норманнское милосердие и сам не скупился на него.
Ярослав хотел сделать вид, что ему стало дурно от дыма, и под этим предлогом покинуть поле бойни, но вдруг его внимание привлекло какое-то движение по другую сторону
