пережить сейчас весьма серьезное потрясение. Испугай мы настоятельницу, и она подняла бы такую панику, что Сестры сами повязали бы нас скопом, не дожидаясь, пока в монастырь нагрянут Защитники Веры.
Но к счастью, матушку не напугало появление на пороге ее апартаментов трех отъявленных преступников, хотя удивлена она была, конечно, сильно. А также обрадована, что в свою очередь безмерно удивило меня. И пусть Клаудиа радовалась только одному гостю, зато тепла от этой радости с лихвой хватило на нас всех.
Затылок Фон Циммера едва доставал настоятельнице до плеча, и потому было довольно забавно смотреть, как упитанная Клаудиа любовно тискает в объятиях нашего малорослого друга. Конрад Фридрихович тоже приобнял старую подругу за талию и пытался вставить хотя бы слово в потоки восклицаний хозяйки. Тщетно – будучи истинной итальянкой, Клаудиа щебетала без умолку, отчего и без того смущенный коротышка был совсем сбит с толку. Мы с Михаилом вежливо топтались в сторонке, давая бывшим возлюбленным насладиться нежданной встречей.
Наконец изрядно помятый, но светящийся от счастья Конрад был отпущен на свободу, а Клаудиа переключила свое внимание на нас. Мы, естественно, столь горячего приема не удостоились, но тоже были узнаны с первого взгляда. Однако меня это совсем не обрадовало: отступника Хенриксона мгновенно узнали, несмотря на то, что мой некогда гордый испанский нос был перебит в двух местах, а черная грива до плеч давно превратилась в короткий седеющий ежик. Хотя не исключено, что меня рассекретили не по внешности, а по моему неизменному спутнику Михаилу, ранее всегда составлявшему мне компанию во время визитов к Сестрам Услады Духа. В отличие от меня и Конрада, на Михалыча годы практически не наложили отпечатка, и вечно ухмыляющаяся физиономия этого пройдохи, как и прежде, узнавалась даже на большом расстоянии.
– Глазам своим не верю! – призналась Клаудиа после того, как усадила нас с Михаилом на кресла, а Конрада – на диванчик, рядом с собой, будто любимую игрушку. Перед этим матушка выглянула на террасу, внимательно осмотрелась, а затем заперла изнутри входную дверь на все замки и задернула шторы. – Конри, кексик! Мальчики! Вы ли это, черт вас дери? Вся банда в полном составе! Уж не на норманнов ли подрядились шпионить?
– Что ты, что ты, Клау, боже упаси! – замахал руками нахмурившийся коротышка. – У нас в Ватикане свои дела. Мы здесь вроде как… проездом.
– Ай Конри, ай шутник! – Матушка игриво потрепала коротышку за чумазую небритую щеку. – Узнаю моего милого кексика! Я так тронута, мой сладкий, что ты про меня не забыл и решил навестить свою любимую пышечку! А исхудал-то как, бедненький! Ну рассказывай, как тебе живется в этой холодной России и что за нужда привела тебя сюда, в этот Ад.
Фон Циммер перевел растерянный взгляд на меня, не решаясь посвящать подругу юности в наши секреты без согласия остальных членов банды. Я молча развел руками: рассказывайте, ваша честь, почему бы и нет?
К тому же я и так планировал расспросить матушку обо всех интересующих нас деталях. Она и ее послушницы являлись просто бесценным кладезем информации и знали, что происходит сегодня не только в городе, но и во дворце, Главном Магистрате и прочих коридорах ватиканской власти. Ублажаемые искусными жрицами любви – мастерицами не только дарить удовольствие, но и выслушивать собеседников, – их клиенты зачастую облегчали себе душу, высказывая Сестрам все, что в ней накопилось. Иногда для снятия напряжения с чересчур закрепощенных партнеров Сестры сами просили их рассказать о том, что их гложет. Не исключено, что даже Пророк в порывах страсти откровенничал с Сестрами Услады Духа; жаль только, что прислуживающая Гласу Господнему группа Сестер обитала не здесь, а непосредственно в его резиденции.
Что ж, мы раскрыли матушке Клаудии наши карты, а она в ответ созналась в том, чем еще, оказывается, зарабатывают себе на хлеб ее кроткие послушницы. Глупо было, конечно, рассчитывать на то, что пылкие чувства настоятельницы к своему бывшему возлюбленному станут гарантией нашей безопасности, но за неимением других гарантий меня устраивала и такая. Сестры Услады Духа испокон веков являлись отличными артистками, но в случае с Клаудией я был склонен верить, что она не разыгрывает перед нами спектакль. Беспечно развалившийся в мягком кресле Михаил, скорее всего, меня поддерживал. Конрад же, судя по всему, настолько ошалел от жаркого приема, что и вовсе не забивал голову подозрениями.
Ни коротышка, ни я не осмелились вот так, с ходу, просить настоятельницу о помощи. Но матушка быстро догадалась, что такая просьба непременно последует, и сама предложила помочь нашему горю. Правда с условием, что мы будем сидеть в этих апартаментах и не высовываться до тех пор, пока Клаудиа лично не даст на то разрешения. Поначалу я планировал навестить кое-кого из моих прежних знакомых – тех, которые еще наверняка жили в столице и которым я мог хоть с оглядкой, но доверять. Однако, пораскинув мозгами, согласился с Клаудией: будем вести себя так, как она велит.
О нашем нахождении в монастыре, кроме настоятельницы, знала лишь привратница. Но она, по словам матушки, вот-вот должна была смениться с дежурства и потому никоим образом не заподозрит, почему утренние визитеры не покидают монастырь столь долго. По вполне понятным причинам, документальный учет посетителей в такой специфическом заведении не велся, что также было для нас несомненным плюсом. Так что, если мы согласимся на добровольное заточение в обители «святых грешниц» и устоим перед искушением посетить нижние этажи монастыря, за проявленное терпение нам светила неплохая награда.
Ну а коли вдруг ничего не выйдет, в любом случае небольшой отдых нам все равно не помешает. Мы не спали на мягких перинах с той поры, как покинули Базель, а поскольку ни один из нас не исповедовал видаристский аскетизм, наша радость при виде шикарных диванов и кушеток не знала границ. У меня едва хватило сил принять перед сном ванну и соскоблить с себя двухнедельный слой грязи. А также устроить небольшую постирушку, чем, похоже, в этой роскошной ванной не занимались еще никогда. За неимением у матушки Клаудии хозяйственного мыла пришлось стирать свое грязное белье ароматными шампунями – сущее варварство! Устрой я подобное бесчинство на глазах у моей любезной Катерины, она бы со злости выстирала и отжала вместе с грязным бельем и меня…
С мыслью о Кэтрин и детях я и заснул, развалившись на мягком диване Клаудии, словно у себя дома. Это был даже не сон, а глубокий провал. Я рухнул в него и помчался вниз с устрашающей скоростью. Мой полет, казалось, длился бесконечно, однако до дна провала я так и не долетел. Меня разбудили громовые раскаты, ворвавшиеся в мой сон нервирующей какофонией. Она-то и остановила это стремительное падение в неизвестность, оборвав его
