напрямую от нашей ГЭС, при посредничестве каких-то хитрых трансформаторов и прочих электротехнических чудес. На испытаниях врата проработали около двадцати пяти секунд, больше решили не держать из соображений безопасности. Система работала стабильно, и по всем теоретическим выкладкам обеспечивала уверенное время непрерывной работы до полутора минут. Цена этим испытаниям оказалась немаленькой: ряд крупных аварий в электросистеме Солиса.
– В бой пойдут сразу пять отрядов, то есть сотня человек. Двигаться будем растянутой колонной, с обязательной разведкой прилегающего к дороге леса. Во главе колонны пойдут три тяжёлых бронника, что позволит нам сразу подавить аванпост. Командование операцией я беру на себя.
По залу прокатился негромкий шёпот, я почувствовал на себе как минимум два взгляда, искавших с кем бы недоумённо переглянуться. В конце концов, это уже превратилось в штабную традицию, переубедить Томми в чём-либо можно было лишь единогласно выступив против, и то лишь в одном случае из трёх.
Можно ли обвинить в безответственности человека, рискующего оставить Солис без Командора? Легко. Но при этом каждый находящийся в зале… да чего уж там, любой гражданин Солиса знал, что этот человек ни разу не был ранен и не провалил ни одного задания, которым руководил лично.
Я воевал рядом с ним, плечом к плечу. Я видел, как одним своим присутствием он превращает напуганных и смущённых солдат в богов войны. Как бы туго ни приходилось, как бы нас ни теснили, он всегда найдёт возможность подбежать к каждому, подбодрить одним- двумя словами, хлопнуть по спине, и вот ты уже находишь в себе силы сжимать окоченевшими пальцами автомат, подниматься из траншеи и бежать в атаку, даже не пригибаясь под встречным огнём. И побеждать.
Это невозможно объяснить словами тому, кто ни разу не скулил от страха, уткнувшись лбом в землю и слушая свист пуль, пролетающих в полутора миллиметрах над головой. Тому, кто не переживал чудесное превращение длительностью в один удар бешено колотящегося сердца, когда страх вдруг ломается, и его место занимает ревущая как адское пламя решимость. Это чистая сила духа, которая болтается у тебя глубоко внутри и вдруг выходит на поверхность, увлекаемая одной лишь улыбкой Томми.
Да, он нужен Солису здесь, в башне Феникса. Но будь я проклят, если он не нужен и солдатам, прущим в самую мясорубку там, в лесах под Рэббит Лейк. Я смотрел прямо в стол. Я молчал. Без толку возражать. Томми не отступится от самого крупного сражения новой эры. Само небо не простит ему, и он это знает лучше всех.
– Ты хорошо подумал, Томми? – спросил Велес подчёркнуто спокойно, даже чересчур.
– Да, я всё решил.
Кто-то крутил в пальцах монету и выронил её, затухающий металлический звук напомнил барабанную дробь. Будто перед каким-то смертельным номером в цирке.
Сомневаюсь, что я хорошо понимал, что делаю, когда, погуляв после заседания по крыше, вдруг твёрдым шагом направился к Томми. Бывает такое состояние, когда совершенно не соображаешь, но просто делаешь то, что должно быть сделано, так или иначе. Мысли и понимание приходят уже потом, и ты, зная, что через несколько минут можешь дрогнуть и передумать, спешишь вперёд. В этот раз мысли настигли меня на середине пути, но, к счастью, они лишь укрепили намерение.
Завернув с лестничной площадки в коридор, я едва не столкнулся с Мирой. Она шла быстрым шагом, едва не бежала. Пылающие глаза, чуть дрожащие губы – гримаса едва сдерживаемой истерики.
– Скажи ему! – выпалила она.
– Что сказать?
– Скажи, чтобы отказался! Чтобы не шёл! – Мира ударила меня в плечо, по-женски так, сильно и не больно, – он же первым хочет быть, его уничтожат!
– Ты прекрасно знаешь, что он там нужен. И что он не передумает.
– Ну, скажи! Тебя он послушает! Или вам всем наплевать на…кроме… Ну, он ведь…
Она часто дышала и хлопала своими зелёными глазами, силясь не сказать того, кроме чего ей сказать было явно нечего. Я всё знал. Я знал, что она любила Томми все эти годы так верно и преданно, как женщина только способна любить мужчину. И что он, в свою очередь, любил едва ли не всех свободных женщин, попадавшихся под руку, но не её. Я никогда не расспрашивал Томми об этом, хотя и знал, что наверняка получу искренний ответ. Хватало понимания того, что именно происходит, и совершенно не хотелось знать, как и почему. Это их история, и с моей она никак не пересекается. Пробовал, узнал.
– Скажу, обязательно скажу, – вру я в ответ, для убедительности изобразив на лице секундную борьбу чувств.
Мира замерла, пару раз моргнув, и вдруг улыбнулась. Это была самая чистая, самая искренняя на свете улыбка благодарности, которую я так цинично украл. Коротко подалась вперёд, чмокнула меня в щёку, прошептав: «Спасибо», и убежала на лестницу. А ведь я этой щекой к ней и поворачиваться стеснялся в своё время. Несколько лет назад. Целая вечность для солдата на службе Новой Эпохи.
– Томми, я пойду с тобой.
Он удивлённо вскинул брови, и в этой гримасе не было искренности ни на грош.
– Вот как… Ты хорошо подумал?
Где-то я уже слышал эту фразу, совсем недавно.
– Да, я всё решил, – отвечаю и чувствую, что губы начинают расползаться в ухмылке, – как в былые времена.
– Я думал оставить на тебя Солис. У тебя есть жена, дети скоро будут. Ну зачем тебе лезть в это пекло?
Хочу сказать о том, что с каждым днём чувствую себя всё старее. Что штабные будни не идут ни в какое сравнение с упоением настоящего боя. Что я никогда не чувствовал себя настолько живым, как рядом с ним, под огнём. Что он не имеет морального права отказывать мне там, где я его поддержал, пускай даже молчанием. Но – нельзя. Тогда сразу откажет. Сентиментальным старикам нет места в строю.
Уже чувствую, что происходит между нами на уровне невидимых чувств. Нужные слова сами выпрыгивают из глубин памяти прямо на язык. Подхожу вплотную, и с самой серьезной миной говорю ему:
– Томми… Засранец, если ты умрёшь раньше меня… Я убью тебя за это!
– Только пойдёшь в середине колонны, не раньше. Там поначалу будет особенно жарко – отвечает он, когда наши объятия, наконец, ослабели и разомкнулись.
Тяжёлая броня, или ТБ50 стала тем недостающим звеном в цепочках наших тактических схем, которое в былые времена представляла бронетехника. Весь расчёт нашей безумной операции стоял на том, что трое человек в тяжёлой броне сразу подавят вражеский аванпост возле точки и обеспечат остальному войску возможность без потерь завершить переброску и построиться для марша. На это им отводилось восемнадцать секунд – максимум, что можно было выкроить из времени на переброску, без того чтобы последнему солдату в колонне отхватило задницу закрывающимися вратами. При этом ТБ нужно было отойти как можно дальше от рамки, чтобы избежать столпотворения.
Три комплекта брони – это всё, чем мы располагали. Один из них был первым опытным образцом, который на скорую руку подлатали и перезарядили. Огневой мощи на подавление укрепления у ТБ хватало с лихвой. Каждый из мощных манипуляторов, назвать которые руками просто рот не раскрывался, был способен удерживать тяжёлое двуручное оружие
