Привет, Галарно!

нибудь душевный молочник — он уже с четырех утра на ногах — нам скажет:

— Идите за мной, я вас туда отведу.

Дом будет, конечно же, старым, деревянным, выкрашенным в белый цвет и с зелеными ставнями. На крыльце мы немного стушуемся, но потом начнем весело спорить, кому звонить первому. Потом дверь широко распахнется, «Mrs. Galarneau. Of course, come in. Marise! Some visitors for you»[72]. И мама спустится по лестнице — она, оказывается, только что уснула — и, подхватив полу своего пеньюара одной рукой, а другую протянув нам навстречу, устремит на нас увлажнившиеся глаза в обрамлении длинных обсыпанных росой ресниц, и скажет, смеясь: «Родные мои, а вы что тут делаете? Я вас и не ждала. Ну надо же! Ваш отец на рыбалке, он будет так вам рад!» Она постареет, она лишится памяти, ее черные волосы поседеют, щеки впадут, руки покроются морщинами, но мы скажем ей: «Мама, ты совсем не изменилась, ты такая, как была раньше, нам всем троим так тебя не хватало! Альдерик шлет тебе нежный привет, он сказал, что приедет следующим летом. По дороге на море в Кейп-Код он к тебе обязательно заедет, а пока посмотри, какими мы стали сильными».

—Вы, наверное, проголодались с дороги, у меня есть рыба.

—Но у меня закусочная, мама.

—У тебя, Франсуа?

—Артур с Жаком работают у меня поварятами, это передвижная закусочная, иди посмотри.

Она раздвинет муслиновые шторы над входной дверью.

—Франсуа, это замечательно!

—И это еще не все. Ты знаешь, что он пишет книгу? Жак ему поможет...

А

Happy Birthday to you

Happy Birthday to you

Happy Birthday dear Galarneau

Happy Birthday to you

Конечно же, я пою фальшиво, у меня нет папиного таланта, я не посещаю вечернюю службу, но это не означает, что следует пропустить мое двадцатишестилетие: каждое очередное восемнадцатое октября требует остановки вращения Земли вокруг своей оси. Это происходит следующим образом: требуется стол, поверх него — белая скатерть, картонные стаканы, игристый нектар «Кристэн» и трехслойный торт, залитый сверху глазурью с кленовым сиропом. На этот раз я не стал делать целого дела из приготовления торта, в том смысле, что я давно уже запасся всем необходимым, но забыл о моем дне рождения и потому должен был удовольствоваться кукурузной мукой и водой, и тем не менее благодаря дрожжам торт получился, как небоскреб на розовом подносе.

Я ставлю его на стол, втыкаю в него двадцать шесть свечей, поворачиваюсь к солнцу и, как Яхве, говорю ему: «Минуту тишины». Я зажигаю свечи, считаю до трех, и замершая на миг Земля начинает вращаться вновь с такой силой, что они гаснут в один миг и, значит, мое самое сокровенное желание будет выполнено. Happy Birthday!

—Ты уж извини меня, Галарно, мне пришлось весь дом обыскать, чтобы найти тебе подарок, но так ничего и не нашлось.

—Значит, надо было лучше искать.

—Послушай, не выходя, нужно было найти что-то на месте...

—Вот именно.

—Что «вот именно»?

—Тебя интересовало, что бы меня порадовало на мое двадцатишестилетие?

—Я что-то не понимаю.

—Взлететь сорокой, вскарабкаться на стены, пойти на танцы, вот так. Смотри сюда!

—Ты сейчас стулья сломаешь.

—А что тебе до этого? Тебе не кажется, что у меня уже дурацкий вид оттого, что я пою в одиночку? Мне охота кричать как Вилли Ламот[73] в полях Дикого Запада: и-и-лу! А кроме того, если хочешь правды, то я подыхаю от тоски, уж лучше я буду сам себе покупателем, закажу еды, мне необходимы встречи, цветы, люди, лучше быть обманутым, чем сидеть одному: мне хочется разговаривать, обнимать, жать руки, играть в карты, ну хоть наврать кому-нибудь...

Я мог бы и не сносить стену, я бы сохранил тот дом для писательства, в смысле разгуливал бы по улицам, играл с детьми, знакомился с женщинами, зарабатывал деньги, пропускал бы стаканчик-другой в разных гольф-клубах и потом периодически, как продавец календарей, приходил бы сюда, закрывался бы от всех, и писал, описывал, смеялся бы над тем, что я съел, пережил, на что надеялся, Happy Birthday, Galarneau — это то, что сделало бы тебя счастливым, тебе же не съесть в одиночку весь этот дурацкий торт! Торт Галарно водружен на стол, словно драгоценности королевы. Торт Галарно сожрали вчера вечером тысячи голодных людей. И все равно еще осталось.

У меня бывают такие вот видения, уйма картин, снов, которые теснятся на чердаке. Нужно выбирать одно из двух: либо жить, либо умереть. Но я хочу жить, чтобы писать. Преимущество в том, что, когда ты живешь ради того, чтобы писать, ты сам себе хозяин, ты можешь сделать перерыв, когда душе угодно, а потом хочешь — опять берись за перо. Отгони грустные мысли или подчинись им, умирай с голоду или расплачивайся словами, это как подскажет сердце. В любом случае слова стоят больше, чем деньги. Вот они сложены, как дрова, в словаре. Достаточно открыть его наугад:

Подавлять: иметь абсолютную власть, переноси, преобладать, Амбиция преобладает в его сердце. Возвышаться. Замок возвышается над равниной. Подавить свой гнев. Выситься над чем-либо. Цитадель высится над городом. Взять себя в руки, стать хозяином себя самого.

Ты отправляешься в путешествия, приобретаешь знания. Из слова возникает рассказ, подобно тому, как вечером на Хэллоуин, откуда не возьмись, появляется переодетый в маскарадный костюм ребенок. Я провожу так целые часы и не устаю делать открытия. По мне, так Жак может остаться с моей возлюбленной, пусть ее холит и лелеет, делает ей светловолосых детишек, растит их, пишет для телевидения, зарабатывает деньги, он не знает, что значит тетрадь, в которой распластываешься, как будто грохнулся на скользкий лед и катишься по нему, как по свежей траве.

Сегодня в полдень восемнадцатого октября вся листва слетела с деревьев в округе, в том числе и листья, что были наклеены мной на потолке гостиной. Happy Birthday! Когда-то ведь надо родиться!

Осеннее солнце теперь встает позже, а садится раньше, но оно поднимается прямо перед домом, как испуганная куропатка. Оно садится прямо на стену, согревает фундамент,