выстрелом, чтобы это не походило на случайность.
Он подошел к брату, стоявшему за кулисами.
– Это было чересчур, – сказал Джеймс.
– Обсудим позже. Позволь… – Картер взял у Джеймса клетку, в которой сидел маленький злобный Красавчик, и, посвистывая, вышел на сцену. Мистериозо поднял глаза.
– Это ваша собака?
Мистериозо издал нечленораздельный вопль, вскочил так быстро, что осколки стекла посыпались с его брюк, и выхватил клетку.
– Знаете, – тихо, чтобы не слышали в зале, сказал Картер, – я люблю животных. Как Эвелина и Карл Ковальские. Красавчик ни на секунду не подвергался опасности. – Он сделал отрепетированную паузу. – Как вы сказали о Гудини.
Мистериозо не ответил. Опустился занавес, отрезав их от публики. Другие исполнители окружили Картера, они ерошили ему волосы и говорили: «Здорово!» Рабочие принялись разбирать «Шантаж» и ставить школьные декорации. Картер пошел прочь. Леонард, Адольф и другие хлопали его по спине, однако в груди остались холод, пустота и легкий стыд за свой номер.
Кабинет мистера Мердока располагался на четвертом этаже театра «Орфей», окнами на Маркет-стрит, чтобы видеть, какая очередь выстроилась за билетами. Артисты называли вызов к Мердоку «визитом к святому Петру», поскольку он означал что-то либо очень плохое, либо очень хорошее.
Мердок был на девяносто девять процентов бездушен, на один процент – отзывчив. В своем кабинете он велел выстроить огромную каминную трубу с металлическими скобами внутри – из нее на святках вылезал наряженный Санта-Клаусом человек и раздавал премиальные чеки. Любой артист, сидя на стуле с жесткой спинкой, независимо от времени года и причин, по которым его вызвали «на ковер», нет-нет да поглядывал на трубу в смутной надежде на что-то хорошее.
Когда Картеру велели подняться к Мердоку, он двинулся по лестнице нарочито пружинистой походкой, тем не менее ему было не по себе. Он воображал гнев Мистериозо, и радость отмщения за Ковальских не могла развеять дурных предчувствий.
Мердок выглядел угрюмей обычного. Весь мед мира не мог бы подсластить его короткое:
– Ничего не могу поделать. Вы уволены.
– Что? В каком смысле?
Мердок выташил скоросшиватель и надел очки.
– В контракте Мистериозо сказано, что никого из членов его труппы нельзя трогать. Получается, что это относится и к его чертовой шавке.
– Чушь какая-то! – Картер вцепился в жесткие подлокотники и резко закинул ногу на ногу, изображая спокойствие духа.
– Согласен. – Мердок покачал головой. – Но Мистериозо – главный исполнитель и держит нас за горло.
– Мистер Мердок, собака не подвергалась ни малейшей опасности. Это все были дым и зеркала. Только
– Знаю, знаю. А как вы раздобыли пса? Разве он не был в поезде или еще где?
– Ну…
– Кража со взломом. Конечно, это ваш город, но…
Картер прочистил горло. Он так легко не сдастся.
– Обычный розыгрыш.
– Зрителям не очень понравилось.
– Они хлопали.
– М-м-м. – Мердок поднял ладонь и развернул ее вертикально. – Слишком путаный конец.
– Зрителям понравилось! Я видел, они хлопали!
– В конце – нет.
– Знаю, надо было перебить цепь выстрелом.
– Нет, не в том дело. Слишком жестоко.
– Иллюзия называется «Шантаж». Ей не положено быть доброй. – Картер покраснел от гнева – и от растущего стыда.
– Неудачная идея для иллюзии. Как вы сможете ее повторить?
– Ну, я уже сказал, что перебью цепь выстрелом и сдвину зеркала, чтобы…
– Нет, нет. Вы пригласили на сцену своего врага. Украли его собаку. Это можно сделать раз. Может быть, два. Но каждый вечер? Маловероятно.
Картер молчал. Ему вспомнился случай в школе: он оседлал лошадь, но забыл затянуть подпругу; а когда сел, седло повернулось на сто восемьдесят градусов, и Картер, думавший увидеть округу с лошади, увидел ее из-под конского брюха. Враг, пес… каждый вечер… эту сторону он не проработал.
– Если я чем-то могу помочь… Замолвить за вас словечко у Шуберта…
Роковые слова – всё равно что выстрел в упор. Вылет из варьете означал, что осталась одна дорога – к Шубертам, где придется тянуть лямку, давая по пять представлений в день, а зрители будут плевать в тебя табачной жвачкой. После Шубертов в приличное место не возьмут.
– Мистер Мердок, шесть месяцев этот человек изводил всех. Он без всякой причины потребовал, чтобы двух исполнителей выставили на улицу…
– Его право, Картер.
– Он пытался сорвать мой номер. Вывести из строя аппаратуру.
Несколько секунд Мердок быстро кивал, как будто у него тик.
– Серьезно. Очень серьезно. Доказательства есть?
Доказательства. Картер, в полном отчаянии, сделал то же, что тысячи других артистов до него – уставился на каминную трубу, мечтая, чтобы веселый краснолицый толстяк вылез оттуда и вручил ему жирный чек.
– Если мы будем верить всем поклепам на главного исполнителя…
– Но Мистериозо заслужил! Мистер Мердок, поймите, Мистериозо не уважает магию!
Слова – глупые слова – повисли в воздухе. Мердок ссутулился. Положил ложку меда на крекер и стал жевать. Картер пожалел, что заговорил об искусстве.
– С голода вы не умрете, – отрезал Мердок.
Все доводы исчерпаны.
– Что ж, мистер Мердок. – Картер встал и по-джентльменски протянул руку. – Шуберты так Шуберты.
Он обменялись рукопожатием.
Разговор был окончен. Картер пошел вниз – четыре лестничных пролета показались тридцатью. Мердок и не подозревал об истинных масштабах катастрофы. Картер потратил тысячу долларов на иллюзию, которую не сможет показать снова – даже если его возьмут назад. Работая у Шубертов, денег не скопить. А когда он не вернет вовремя долг – отец точно не поможет, – то утратит и остальной капитал.
За кулисами ему встретилась Аннабель; она кивнула, но Картер был не в настроении разговаривать. Он прошел за сцену и стал тупо смотреть представление. Показывали «Курильню опиума» – несчастная девушка-наркоманка порхала по сцене, а жестокий хозяин- китаец мучил ее, не давая дотянуться до трубки.
Глядя на танец, Картер прислонился лбом к стене, гадая, сильно ли надо удариться
