Тайна кода да Винчи

теперь он смеется и говорит, что не будет использовать Медичи с «их безумной пророчицей».

Но почему-то секретарь ему не верил. Совсем. Все больше и больше росла в нем убежденность в обратном. Что Чезаре, возможно, уже послал гонца в Рим к своему отцу, папе Александру VI, или отошлет в ближайшее время, что он в подробностях изложил содержание своей беседы с Франческо Содерини и «секреты» Пьетро. Что описал выгоды Борджиа, если Александр VI признает в этой неизвестной сумасбродке потомка Христа…

Ведь не случайно уже многие умные люди, такие как мессере Леонардо или он сам, Никколо Макиавелли, уже давным-давно не верят, что Христос, если он вообще существовал, был Богом. Что Бог и Дьявол вообще существуют, что после смерти люди попадают куда-то дальше тесной, темной могилы. Никто из сильных мира, даже сам папа, уже не верят этим выдумкам. Кардинал Джованни Медичи как-то сказал, что религия — не более чем уздечка для простолюдинов. Она позволяет держать их в повиновении.

То была бы великая ирония, надувательство в традициях рода Борджиа. Христа на землю вернул бы самый худший из плохих римских пап, а Чезаре основал бы самую настоящую тиранию именем Господним.

— Больше вы ничего не хотите мне сообщить, мессере Никколо? — спросил герцог. Его черные блестящие глаза, в которых отражались языки пламени, не моргая глядели на Макиавелли.

Секретарь ощутил холод на своей шее.

— Нет, государь, — ответил он с усилием, словно пытаясь освободиться от удушливого ощущения затягивающейся веревки.

— Государь, — усмехнулся Борджиа. — Мне нравится это обращение. Я окажу вам милость, мессере Никколо. Поскольку, сдается мне, мы с вами смотрим на мир одинаково.

Он взял со стола подписанную бумагу со своей печатью.

— Вот ваша новая охранная грамота. Пусть она послужит доказательством вашего успеха. Вы можете передать тем, кто вас послал, что я думаю над их словами. Но условия мои таковы. Я не буду брать Флоренцию силой. Однако если внутри Синьории созреет заговор, то мои войска поддержат его. Если правительство будет свергнуто и меня призовут править — я приду. Таково мое решение.

Макиавелли встал, низко поклонился и взял бумагу из рук Чезаре. Другого решения от Борджиа и не ждал. Зачем устраивать смуту самому, когда можно воспользоваться плодами чужой? Секретарь подумал, что будь он на месте Чезаре, то поступил бы точно так же.

В какой-то момент он даже представил себя рядом с Борджиа. Пожалуй, Чезаре бы оценил его труд о новой науке — политике, что Макиавелли только начал писать. Соблазн пойти на службу к герцогу был очень велик. Однако что-то, вероятно та самая безошибочная интуиция, наполняло сейчас сердце секретаря тревогой. Сегодня звезда Чезаре в зените, но кто знает, как долго это продлится? Слишком опасную игру он затеял, и слишком много людей желает ему смерти.

— Можете присоединиться к нам, ваше благочестие, — все так же открыто и подкупающе улыбаясь, сказал герцог епископу Содерини. — Должен признаться, я удивлен. Вы мне почти не солгали. А если и солгали, то такую малость, что ее даже ложью считать неудобно. Ума не приложу, почему вас считают лучшим дипломатическим умом Флоренции? Ведь очевидно же, что вы и в подметки не годитесь мессере Никколо.

Он снова рассмеялся, довольный своей остротой.

Епископ Содерини тоже улыбнулся, но очень неестественно. Укол ревности обжег его прежде, чем он успел осознать и оценить истинное намерение герцога. Борджиа в полной мере усвоил принцип «разделяй и властвуй». В умении ссорить союзников ему не было равных. Вот и сейчас он сказал эту фразу о том, что мессере Никколо якобы лучший парламентер, чем Содерини, с одной-единственной целью — разобщить послов и заставить соревноваться за одобрение герцога. Умом Содерини понимал это, однако сделать с собой уже ничего не мог — в его душе вспыхнул пожар, пожар из гордыни и честолюбия. Захотелось во что бы то ни стало показать, что он и только он — лучший дипломат и самый великий из всех ныне живущих флорентийских хитрецов.

Макиавелли, как и епископ, понимал замысел Борджиа и даже злился на себя, что не может не радоваться втайне похвале от своего кумира. Помимо воли секретаря, в памяти его всплывали все новые и новые моменты, когда епископ допускал оплошности.

Борджиа достиг своей цели. И он знал об этом.

* * *

Чувствуя признательность мессере да Винчи за совет, секретарь коротко передал ему содержание разговора с Чезаре.

— Теперь остается только ждать, кому достанет глупости и наглости разыграть христову карту, — наигранно весело сказал он. — Эх, жаль, поджарили брата Джиларомо. Вот он уж показал бы им. Инквизиторы казнили единственного истинно верующего монаха во всей Италии. Ну разве не смешно? Сейчас он, должно быть, в раю, уговаривает Господа излить на нас дождь из огня и серы.

Леонардо стал неожиданно мрачен и потер рукой висок, будто у него внезапно разболелась голова.

— А вы, мессере Никколо, верите в существование этих потомков? — неожиданно резко спросил он.

— Помилуйте, бог с вами! — махнул обеими руками Макиавелли. — Я в самого Христа давным-давно не верю, а вы про его потомков! Думаю только, что много крови может пролиться из-за авантюры Медичи. И все зря. Знаете, мессере Леонардо, чем дольше я живу и чем лучше узнаю людей, тем больше убеждаюсь, что единственное, чего они достойны, — это Потоп. Одни хитры и злобны сверх всякой меры, а другие глупее овец и готовы бодаться друг с другом насмерть из-за того, какой подрясник, по их мнению, должен носить епископ.

— А я? — с едва заметной иронией спросил Леонардо. — Я ведь тоже погибну, и вы, мессере Никколо.

— Нет, — Макиавелли сверкнул своими маленькими серыми глазками. — Вы, мессере Леонардо, придумаете ковчег. Мы с вами будем сорок дней носиться по волнам, а потом станем первыми людьми нового мира.

Неожиданно Леонардо рассмеялся:

— Знаете, мессере Никколо, самое странное, что я его уже придумал. Хотите посмотреть? Я называю его подводной лодкой.

Да Винчи вынул из папки чертеж и показал его Макиавелли. То был огромный деревянный корабль. Будто две лодки взяли и склеили вместе. Получилось округлое судно с заостренным носом, закрытое со всех сторон. В задней части его помещались огромные лопасти — винты, а по бокам — круглые окошки, похожие на глаза.

— Какая невероятная машина! — восхищенно воскликнул секретарь.

Полуулыбка Леонардо стала довольной. Макиавелли заметил это и принялся задавать многочисленные вопросы, расхваливая чертеж на все лады. Он хорошо знал математику и немного понимал в механике, поэтому сумел очень тонко польстить ученому. Секретарь не преследовал при этом никакой корысти. Просто такова была его натура. Подобно тому как мэтр да Винчи любил, чтобы им восхищались, Макиавелли испытывал потребность нравиться.