чем состязания.
— Я же не родительница!
Он объяснил, что в этот день родители могут полюбоваться, насколько ловкими и проворными стали мальчики под его руководством. Софи позволила убедить себя, заподозрив, что если и получит от него какое предложение, то только самое что ни на есть высоконравственное. Выйти замуж — за штангиста! Фидо, очевидно, считал, что с Джерри она поступила по принципу: с глаз долой — из сердца вон. Она слушала, как он с какой-то эгоистической невинностью развертывает перед ней всю свою жизнь — деньги его бабушки, то самое знакомство с царственными родителями, которому он придавал такой вес, намекая, что сможет представить ее им, или кому-то из них, если Софи согласится приехать.
— Имей в виду, — сказал он, — я ничего не обещаю. Я смогу представить тебя, только если мне прикажут.
И она поехала на родительский день, замечательно непримечательная в простом платье и соломенной шляпе. Особ королевской крови не было, и это повергло Фидо в глубокое уныние, немного развеянное парой слов с лордом Маунтстивеном и маркизом Фордингбриджем. Софи осмотрела комнату Фидо и решила, что она напоминает пристройку к спортивному залу, если не считать развешанных повсюду фотографий. Теперь она понимала, что любая попытка залучить Фидо в сообщники бессмысленна. Не то чтобы он такой высокоморальный человек. Он сочтет дело опасным, но не в том смысле, как опасно скалолазанье. Просто это не его амплуа. Да и его подружку или жену тоже ничего не ждет в будущем. Дружеские и сексуальные отношения будут втиснуты в то время, которое останется между соревнованиями. Секс превратится в торопливое физическое упражнение, полезное для здоровья при условии умеренности. Кроме этого, женщина будет нужна ему только как свидетельница его физического совершенства. Самый мужественный из мужчин — какие узкие бедра, какие поджарые, твердые ягодицы! Какие широкие плечи и лоснящаяся кожа! Ему был присущ нарциссизм женщины или хорошенького мальчика. Он наслаждался красотой своего тела больше, чем Софи — своего. Она не забывала об этом даже тогда, когда он обнял ее; на спортивной площадке под окном голосила школьная рок-группа, родители в летней одежде бродили по школьным выставкам. Тем не менее она отдалась ему на его узкой холостяцкой кровати, хотя упражнение это оказалось лишь немного менее скучным, чем сопротивление. Впрочем, он припас для нее еще один сюрприз: когда все закончилось, объявил, что они помолвлены. На обратном пути в Лондон она все сильнее и сильнее недоумевала, насколько же легко получить доступ ко всем этим драгоценным детям, стоит только вступить в этот своеобразный клуб — их окружение. «Это просто, — думала она про себя. — Я уже там!»
Парень Дэзи вышел из тюрьмы, и Биллу пришлось сматываться. Он явился рассказать об этом, и они втроем держали военный совет в неприбранной, грязной комнате, которую Джерри называл своей квартирой. Последнее дело провалилось — риска много, денег мало. К словам Софи оба относились как к безвредной детской фантазии, хотя слушали, не перебивая. Когда она начала описывать школу и развивать планы, Джерри потрепал ее, как ребенка.
— Софи, я же говорил — ты не подозреваешь, какие у них там приборы! Например, ты идешь по тропинке, а через полчаса вертолет находит твой след по оставшемуся после тебя теплу. Если ты спрячешься в лесу, тебя засекут по приятному — ну просто объедение — жару твоего тела и увидят на экране, яркую как огонь.
— Он прав, понимаете? Тут нельзя рисковать.
— Лучше уж наехать на банк, старушка. Это будет игра со смертью, но не
— Разве вы не понимаете — все дело в новизне! А приборы — плевать на них! Как только он окажется у нас в руках… Фидо показал мне планировку школы. Я могу узнать все, что будет нужно.
— Никто из них не скажет вам всего, мисс. Всегда останется что-нибудь, чего они сами не знают.
— Лучше и не скажешь, старина. Это типа огневого прикрытия. Думаешь, что ты в безопасности, и тут — бабах! Все шлепаются. Кроме того… мы не в той весовой категории.
— Послушай, Джерри. Все дело в новизне. Вот почему у нас должно получиться. Мы — я и Антуанет, моя сестра Тони, — проходили всякие тесты. Вы слишком высокого мнения о человеческом уме. Он очень невелик. У них у всех там коэффициент интеллекта — около сотни или даже меньше. Мы прошли все тесты без всякого усилия. Так вот,
— Нам самим, дай Бог, не попасться… Господи!
— Твою мать… Простите, мисс.
Софи потянулась за транзистором. Это уже была не древняя машинка Винни; новый легко помещался на ее ладони. Она включила приемник, и комнату наполнили голоса какой-то другой жизни.
«Да. Черная. Движется в твою сторону. Прием».
Джерри засмеялся.
— Не думаешь же ты, что своей штучкой сможешь поймать канал, который они используют!
Ну и что в этом нелепого? — подумала она. Почему я так уверена, что не веду себя нелепо? Под ее рукой бормотали с перерывами неразборчивые голоса: «Конечно, если ты так говоришь. Нет, я сказал — черная». Возможно, это и не полиция. Возможно… что? Внутри радио и вовне, в бескрайнем пространстве, включающем весь земной шар, звучали тайна и беспорядок, бесконечный беспорядок. Софи повернула ручку, уничтожив голоса, миновала музыку, разговор, шутку, взрыв смеха, какие-то чужие языки, громкие, потом еле слышные. Повернув ручку назад, она нашла промежуток между станциями; и немедленно в грязную комнату, где всегда пахло канализацией и кухней и где вся жизнь строилась, или расстраивалась, вокруг незастеленной кровати и даже свет из окна казался тусклым и пыльным, словно весь мир был не более чем придатком к комнате, — немедленно ворвался голос тьмы между звездами, между галактиками, монотонный голос огромного мотка, разматывавшегося вялой нитью; и Софи поняла, почему все окажется просто: их замысел — фрагмент вялой нити, в самом ее конце.
Упадок. Тьма.
Вернулся слабый голос, на грани шипения: «Я не разобрал номер. Черная, я сказал — черная!»
По ней прокатилась, затопив ее с головой, волна счастья и наслаждения.
— Все будет просто.
— С чего ты взяла?
— Сам подумай.
Это был триумф воли. Будто по мановению руки, эти двое начали обсуждать операцию, в которую — совершенно очевидно — не верили. Нерешенные проблемы они откладывали в сторону. Софи думала о школе, какой ее знала, и о людях в ней. К неудачным и
