единственно возможном, если я не хотел сразу терять Эви, ее излучение и восхищение. Пока я раздумывал, Эви повернулась на пятках и обшарила взглядом Площадь. Снова приблизила ко мне лицо.
– Но кто-то должен быть рядом!
– В каком смысле, Эви?
– Скучно же одному на свете!
Смелое выступление, учитывая грохочущую возле нас ярмарку.
– Можно зайти куда-нибудь выпить.
Эви открыла кошелек, заглянула. Я ее успокоил. Я уже получил деньги за следующий семестр. Я был богач, притом не постигший покуда банальной истины, что те же деньги не потратишь дважды. Мы двинулись вместе в «Корону». Я придержал для Эви дверь, и она захлопнулась с тугим стуком, отрезав нас от ярмарочного гама. Тут не было запахов снеди, смазки и пота, вспышек, мигания ламп. И хозяйничал добропорядочный, тусклый, но всепроникающий дух линолеума и пыли. По псевдоручной работы ковру мы прошли во второй зал и уселись у стойки на высоких лакированных табуретах. Миссис Минайвер, скрючившись, уронив на стойку руки, разглядывала смутный вид Эдинбургского замка. Моментально раскрюченная порывом профессионального гостеприимства, она выдала Эви ее виски с содовой, бледное пиво мне и скрючилась вновь. Я огляделся. Последний раз я был в «Короне» тогда, почти два года назад, с мистером де Трейси – памятный случай. Сейчас четверо членов муниципалитета, зажав креслами низенький столик в дальнем углу, что-то обсуждали по поводу предстоящего заседания. В другом углу молчала, уныло созерцая свои стаканы, какая-то пара.
– Ну, давай, Олли!
– Поехали.
Один из членов муниципалитета медленно прошаркал в мужскую уборную.
Да, прыщик действительно назревал. Я теребил его в долгом молчании.
Член муниципалитета медленно пришаркал обратно. Минуя миссис Минайвер, что-то бормотнул касающееся погоды. Она с бодрым смехом раскрючилась и скрючилась вновь.
Эви схватила и залпом осушила стакан.
– Еще, пожалуйста, миссис Минайвер!
– Стой, Эви, – давай я...
– Нет.
Пришаркавший из уборной откинулся в кресле, ладонь рупором к уху.
– А? Громче, Джим!
– ... Пока мы не упустили контракт!
– А-а. Да.
Эви уперла подбородок в ладони, тряхнула гривой, повернулась ко мне.
– А неплохо мы жили, да, Олли?
Я механически хохотнул. Эви выпила еще виски с содовой и сказала, как бы набравшись храбрости:
– Да. Неплохо. Хорошо жили. И теперь вот... Как вспомнишь...
Я допил свое бледное пиво и оглядел ножки Эви в чулках. Очень ничего себе ножки. Я протянул пустой стакан миссис Минайвер, она мне опять налила. Бледное пиво было очень ничего себе.
Эви продолжала:
– Все же, кто вместе рос – мальчишки, девчонки...
И послала в мою сторону луч – лукавый и томный одновременно. Я засмеялся и хлебнул как следует бледного пламени. Я тоже кое-что вспомнил и зябко почувствовал, что нельзя пускать события на самотек.
– А Роберт, Эви! Про Роберта не забудь.
Томность утонула в лукавстве.
– Бобби! Моя первая любовь!
Я хлебнул еще, вспомнил малолитражку мисс Долиш и поперхнулся.
– Еще, миссис Минайвер, пожалуйста!
– И мне.
Эви примолкла, глядясь в зеркало за стойкой. Она была очень ничего себе.
– Во вторник.
– Что, Эви?
– Во вторник уезжаю. – Искоса сверкнула на меня улыбкой. – Пока что – передышка. – Схватила стакан, опрокинула. – Еще, пожалуйста!
– Поехали!
