– Разгорелась немного, да? Так ты слышала, что она говорила?
Тишина.
– Суббота – это скоро, послезавтра. Я теперь сам к вам буду приходить каждый день… Нет, каждый день, наверное, не выйдет, но раз в неделю обязательно… А семечки ты давно не калила?… Тетушка, надо голубям хлеба покрошить на крыше… Да, послушай-ка, помнишь мою красную машинку, где она?
Тетушка медленно, едва заметно повернула голову. Кажется, она поняла меня и показывала на чулан.
– Она там? – спросил я.
Она продолжала смотреть на дверь чулана. Внизу раздался голос Джафара:
– Темно, ничего не видно.
– Я же дверь открытой оставила, чего это он закрыл? – отозвался женский голос.
Чиркнула спичка.
– Я пойду луковый суп принесу, – сказала женщина, – он вкусный, наваристый.
– Нет уж, спасибо, ешьте сами, – угрюмо ответил Джафар.
Снова чиркнула спичка – видно, никак не загоралась.
– Другого-то нет ничего… Кажется, спичка наконец загорелась.
– Не обессудь, милок, уж чем богаты, тем и рады. Послышались шаги.
– То-то и дело, что вы голодного объесть рады. Все подчистую умяли, – говорил Джафар, поднимаясь по лестнице.
Женщина, стоя внизу – ее голос звучал глуше, – оправдывалась:
– Напрасно ты так. Мы ведь заботились о ней…
Джафар вошел, закрыл за собой дверь, и фраза оборвалась на середине. Он принес миску рисового киселя, яйцо и небольшой кулек, свернутый из исписанной тетрадной бумаги.
– Стыда у них нет, – пробормотал он.
– Ты еще не знаешь, что она мне нарассказывала, эта женщина. Ты за едой ходил, а она тут все время болтала.
– Бессовестные, – сказал Джафар.
Он опустился на колени, аккуратно поставил миску, положил кулек и яйцо и возмущенно добавил:
– Все сожрали!
– Она что-то странное говорила, – продолжал я. – Врала, по-моему.
Джафар попробовал кисель.
– Остыл уже. А был прямо кипящий. Кто-то поднимался по лестнице.
– Совсем холодный!
Джафар надбил яйцо о край миски, разломил пополам, осторожно выпустил желток в миску, белок выпил, а пустые скорлупки бросил на жаровню мангала. Вошла женщина с медной плошкой в руках.
Джафар показал рукой на мангал:
– Надо разжечь, мерзнет она.
– Раньше тут в нишах айву раскладывали, – вслух припомнил я.
Джафар протянул мне миску:
– На, если хочешь, дай ей, только сначала размешай и сахаром посыпь. Она, бедная, совсем обессилела.
Женщина поставила свою плошку на кирпичи мангала.
– Чай не в чем заварить, – сказал Джафар, – и уголь я забыл принести.
Он встал.
– Уголь у них в чулане, – объяснила женщина.
Я разболтал желток в киселе и спросил, где сахар. Джафар кивнул на кулек.
– Тетушка, где у тебя чайник? – ласково спросил он. Но несчастная старуха только хрипло дышала.
– Кажется, тоже в чулане, – ответила за нее женщина. Я надорвал кулек, и струйка сахара потекла в миску.
Джафар заглянул в чулан, там было совсем темно. Он вернулся, взял лампу, сказал мне:
– Погоди, не корми пока! – и скрылся за дверью.
Шорох сахара и надрывные хрипы тетушки были единственными звуками, слышными в комнате. Но и они постепенно замерли. На минуту стало совсем тихо, и тут комната снова осветилась, вернулся Джафар. Кулек у меня в руке опустел. Я смял его и зашвырнул в угол.
– Заснула, – сказала женщина.
