— И мы — им… — с той же жалкой снисходительностью, с той же интонацией подтвердил брат.
— Но вас же много! Вы большие!
— Э-э… — Брат скривился в усмешке. — Что толку, что нас много? Бьют-то нас поодиночке.
Тимур не нашел, что ответить. Он был и возмущен, и обижен, и оскорблен услышанным.
И словно бы новыми глазами глянул он на жизнь, которая привычно творилась вокруг. И с брезгливой неприязнью взгляд его тотчас стал выхватывать из окружающего тех, кто должен был, по его ощущению, быть в несомненном родстве с тем белокостюмным пижоном, который так беззастенчиво и нагло грабит его брата и других владельцев катеров:
и вельможного гешефтмахера, в багажник машины которого подобострастный грузчик торопливо носил с черного хода магазина какие-то коробки и пакеты…
и заведующего кофейней, который с видом полновластного владельца этой «торговой точки» возлежал в шезлонге у входа в заведение, грея на солнышке непомерное свое брюхо…
и рассевшихся на парапете набережной молодых бездельников, сопровождающих прохожих откровенно наглыми взглядами…
и милиционера, который с властительным видом оглядывал вверенную ему улицу, чему-то посмеиваясь и многозначительно поигрывая дубинкой…
и таксистов, которые на стоянке вели среди пассажиров свою нахальную торговлю…
и темной профессии самоуверенных, вельможно глядящих стариков, поигрывающих четками на террасах дорогих кафе, ведя нарочито ленивые, но, судя по всему, весьма важные разговоры.
Компания отдыхающих (как и все отдыхающие, чересчур веселящиеся, чересчур громкоголосые, чересчур разголившиеся) прошла мимо кафе, где стояли Тимур и его брат.
— Жорик! — замахали оттуда. — Когда поедем? В заповедник обещал. Забыл? Брат помахал в ответ:
— Завтра! Сегодня «Анастасию» красил. Завтра к девяти подходите — пойдем хоть в заповедник…
— …хоть к черту на рога! — закончил он фразу, уже снова поворачиваясь к столу.
— «Жорик» — это ты? — с плохо скрытым разочарованием спросил Тимур.
— Ну… Жорик и Жорик. Отдыхающие же! Да по мне хоть Жоржик — только бы бабки отстегивали!
И опять некая виноватость зазвучала в словах Георгия. Он не мог не понимать, что сегодня он много потерял в глазах Тимура.
Что именно изменилось в его отношении к брату — должно быть, об этом думал, лежа в постели, Тимур, взрослыми глазами следя игру теней на стенах, потолке террасы.
Под окном шло привычное шушуканье, хихиканье, повизгивание.
На сей раз Тимур слушал все это без заметного волнения.
Ему было печально, даже скорбно от того, что открылось ему сегодня.
Он закрыл глаза.
Разбудил его мощный удар, грянувший совсем рядом. Посыпались стекла. Сверкнула молния. Однако грома Тимур не услышал — может быть, из-за ветра, который выл на улице мощно и страшно. Трещали деревья.
Брат, голый по пояс, загорелый, мускулистый, с медальоном, болтающимся на груди, с усилием затворял окна, хлопающие от ветра.
Развевались шторы.
— «Анастасия»! — крикнул он Тимуру, азартно и страшно улыбаясь. — Или на берег кинет! Или вообще! Унесет к чертовой матери!
Наконец шпингалет на окне поддался его усилиям. Стало тише. Накидывая куртку, Георгий сказал: — Я на причал!
Мальчик тоже вскочил.
— Ты!! — Брат закричал чуть ли не со злобой. — Не вздумай за мной! С матерью будь! — Отворил дверь, с нескрываемой опаской глянул в темень и, наконец решившись, выскочил.
Тимур засуетился. Стал натягивать брюки (брюки с трудом налезли), рубаху (рукава цеплялись, голова не пролезала почему-то в ворот). Поглядывал на окно.
За окном было страшно.
Страшно было и Тимуру, однако сегодня был какой-то особенный, особенно важный для мальчика день — день, когда он был должен что-то совершить, что-то самому себе доказать!
Странная гримаса отваги, ужаса, отчаяния и самопожертвования была написана на его лице, когда, накинув старый плащ на голову, он распахнул дверь и встал на пороге. Мгновение поколебался — и нырнул во мрак!
Его ударило ветром — да сразу так ударило, что он едва устоял на ногах!
Плащ надулся, как полусорванный парус, потянул назад.
В ночи то и дело вспыхивали зарницы. Со свеженьким яростно-веселым треском рушились деревья.
Ветер еще раз ударил Тимура. Плащ вырвался из рук — мелькнув, мгновенно пропал в темноте. Искрили на тротуаре оборванные провода. Летели обломанные ветки. Он выбрался на берег моря. Море било в берег с упорной, всесокрушающей силой. Серые и страшные вздымались стены волн, возносились, казалось, к самому небу.
Георгий мучился на берегу, тщетно пытаясь занести конец на причальный кнехт.
Когда волна бросала катер на берег, удавалось вроде бы сделать достаточный запас каната, чтобы обвить его восьмеркой вокруг кнехта. Однако тотчас катер, как щепку, начинало тянуть назад в море, и брата тоже волокло вслед за катером, кувыркая по камням и гальке.
Вдруг Георгий почувствовал, что ему стало легче.
Он оглянулся. Сзади, упираясь изо всех сил, помогал Тимур.
— Эге-гей! — обрадовался Георгий. — Давай, братишка! Еще малость! Са-а-а-мую малость!
Они согласно налегли, и Георгий успел обвить канат вокруг кнехта.
Катер тотчас поволокло в море — канат натянулся, как звонкая струна. Братья смотрели боязливо и умоляюще. Канат выдержал.
— Годится! — проорал старший со счастьем в голосе и тут же, вдохновившись удачей, решил: — Я второй кормовой внатяг попробую! — не раздумывая, прыгнул в катер.
Нужно было второй кормовой конец закрепить на кнехте другого причала. Тогда бы «Анастасия» плясала на трех канатах, как на растяжках — на носовом и двух кормовых, — и никакая буря не была бы ей страшна.
Приблизилась волна. Георгий вовремя заметил и проворно юркнул в кокпит.
Волна схлынула, и Георгий с концом в руках выскочил на соседний причал, успел запетлить канат на кнехте, выпрямился, победно улыбаясь, и тут очередная волна грянула на него, швырнула на доски причала, проволокла немного и с пренебрежительной злобой вышвырнула на берег!
Он остался лежать недвижим.
Тимур глядел в ужасе.
Затем спохватился — приближалась новая волна.
Бросился к брату и стал волоком тащить его подальше от береговой кромки, плача, визжа и криком крича от непомерности этого усилия и от ужаса происходящего.
Успел: волна хоть и накрыла их, но в море утащить не сумела.
Тимур попытался еще немного подтащить тело брата, но сил уже не осталось. Сделал по инерции несколько заплетающихся шагов и рухнул на песок в совершенном изнеможении.
Брат сел, очумело озираясь. Затем, после двух попыток, сумел встать.
Вокруг бесчинствовала буря.
Катера метались в узких своих стойлах, как безумные. Некоторые из них уже вышвырнуло на причалы и теперь буря крушила их как хотела.
Одна только «Анастасия» была в безопасности, сдержанно приплясывала на трех канатах, будто и не буря злодействовала вокруг, а легонькое волнение.
