Глеб Голубев
«Вспомни!»
ПОВЕСТЬ
Оформление Л. ЗЕНЕВИЧ
1
Во время завтрака Морис рассеянно сказал:
— Да, ты не забыла, что у нас сегодня обедает гость?
— Гость? Впервые слышу. Ты ничего не говорил.
— Ну как же, дорогая. Ты просто забыла. У тебя неважная память.
— Никогда не жаловалась! — возмутилась я. — И прекрасно помню: ничего ты мне не говорил ни о каком госте.
— Ну хорошо, хорошо, — поспешил отступить муж. — Значит, у меня память стала пошаливать. Но теперь, пожалуйста, не забудь: у нас обедает гость.
— Постараюсь. А кто именно? Или ты мне тоже об этом уже говорил, только я забыла?
— Некий Томас Игнотус.
— Странная фамилия.
— Да, у нынешних святых отцов бедновато воображение. Не придумали ничего лучше, как окрестить его Неизвестным.
— При чем тут святые отцы?
— Он воспитывался в монастыре.
— Он что — сирота?
— Пока — да.
— Почему пока?
— Это ты поймешь из нашей беседы за обедом.
— Как тебе нравится играть в тайны! Он что, очередной пациент? Будешь излечивать его от суеверий и вырывать из лап церковников?
— Нет, на сей раз дело несколько иное. И весьма любопытное. Вот увидишь. Кстати, речь пойдет о памяти…
— Ты снова? Не понимаю, почему деловые разговоры надо вести за обедом.
— Мне думается, в такой обстановке он будет чувствовать себя спокойнее, по-домашнему. Человек он одинокий, обиженный судьбой. Не стоит его сразу пугать лабораторией.
Времени оставалось мало, а осрамиться перед гостем мне не хотелось. Но все-таки я успела приготовить неплохой обед: суп с фрикадельками из гусиной печенки, бернские колбаски, на сладкое домашний яблочный торт.
Когда Морис с Гансом Грюнером пришли из лаборатории, стол я уже накрыла.
— Ну, где же твой гость?
Муж не успел мне ответить, как у входной двери раздался звонок.
— Он аккуратен, — одобрительно сказал Морис и поспешил открыть.
Гость оказался высок, белобрыс, застенчив. Загорелые лицо и шея, из коротковатых рукавов дешевого костюма неуклюже торчат темные, как клешни, исцарапанные кисти рук, которые он не знает, куда девать. Видно, Томас много времени проводит на свежем воздухе, под солнцем, и редко надевает этот костюм.
— Познакомьтесь: Томас Игнотус. — Морис представил нас: — Мадам Клодина Жакоб, моя жена и помощница. А это мой секретарь, Ганс Грюнер.
Гость неловко поклонился, стараясь держаться поближе к стене. Я поспешила пригласить всех к столу.
Морис, конечно, сразу начал донимать его расспросами.
— Значит, вы думаете, будто родились не в Швейцарии, а где-то в другой стране? Почему? — спросил он, едва гость взялся за ложку.
— Я — сирота, с десяти лет воспитывался в монастыре святого Фомы: профессор Рейнгарт, вероятно, говорил вам…
— А раньше? Кто были ваши родители?
— Не знаю, — виновато ответил Томас. — Что было раньше, я ничего не помню.
— И только поэтому вы решили, будто иностранец? Разве мало у нас подкидывают детей к монастырским воротам?
Морис порой бывает совершенно несносен. Я толкнула его под столом ногой, но он не обратил никакого внимания и продолжал:
— А что это за номер у вас на руке? Монастырская метка?
Смутившийся еще больше гость поспешно поправил манжеты, но я тоже успела заметить татуировку у него на левом запястье: «Х-66р».
— Она была у меня еще раньше, до монастыря. Не знаю, откуда взялась.
— А почему вы не выведете ее? Сейчас это ловко делают. Или оставили «на счастье», как талисман?
Томас ничего не ответил и, стараясь куда-нибудь спрятать злополучные руки, задел и опрокинул солонку.
— О, извините… — Лицо у него стало совсем багровым.
Я видела, что ему очень хочется взять щепотку рассыпанной соли и бросить через левое плечо, чтобы не накликать несчастья. Он не решился. Тогда это демонстративно сделала я, назло Морису.
