встречать гостей…
— Ничего, перекусим на месте. Времени у нас мало. Едем!
Мы переехали через мост и помчались по дамбе, проложенной между морем и огромным озером, густо заросшим тростником. Потом шоссе вырвалось на простор, и Раковский прибавил скорость. Мелькали мимо современные отели из стекла и бетона, маленькие живописные домики в зелени садов.
Дорога шла по самому берегу моря. Оно то исчезало ненадолго за садами, чтобы потом вырваться к самому шоссе какой-нибудь узкой, скалистой бухточкой, то победно открывало взору весь свой неоглядный простор, где разгуливал над песчаными пляжами свежий, бодрящий ветер и призрачно маячили в туманной дали пестрые паруса.
Нас, привыкших с детства к горным долинам Швейцарии, этот простор очаровал больше всего. Ничего подобного у нас не увидишь.
Горы были и здесь: смутно виднелись в голубом мареве справа на горизонте, но совсем иные, чем у нас, — пологие, словно игрушечные, уютные, с мягкими очертаниями. Томас жадно вглядывался в них. Ему явно что-то припоминалось!
Мы молчали, чтобы не мешать ему. День выдался жаркий, но в машине было прохладно. Серая лента дороги слепила глаза. Бетон шелестел под шинами, звонко стучали мелкие камушки.
Потом горы словно выросли и прижали дорогу к самому морю. На их пологих склонах густо росли дубы и буки, вонзались в бледное, словно выгоревшее от зноя небо, острые вершины кипарисов.
— Странджа-Планина, — сказал Раковский. — Начинается Странджанский край.
Мы приникли к стеклам, стараясь получше рассмотреть родину Томаса, которую так долго искали.
Мелькали зеленые сёла, рыбачьи поселки. В сущности, таким небольшим поселком был и Ахтополь, приютившийся на скалистом полуострове, далеко вдававшемся в голубой залив.
Тишина. Прямо на камнях набережной сохнут рыбачьи сети.
Раковский привез нас в маленькую, но очень уютную гостиницу, где все было как-то по-домашнему. Когда мы устроились, он предложил показать нам город, но ни у кого не оставалось сил.
— Потом, потом, в свободное время, — сказал Морис. — Ведь Томас сказал во сне, что родился и жил не в городе. Город от нас не уйдет.
Поужинав в небольшом ресторанчике возле гостиницы, мы завалились спать.
А рано утром неугомонный Раковский уже повез нас по окрестным селам. Наверное, мы повидали их за день не меньше тридцати и к концу поездки уже тупо смотрели вокруг.
Несколько раз Томас как будто что-то припоминал и просил остановиться. Но потом обескураженно покачивал головой, молча вздыхал, и мы снова садились в машину.
— Не огорчайтесь, — утешал его Морис. — С каждым бывают такие случаи, когда он вроде узнает места, где на самом деле никогда не бывал раньше. У нас, у психологов, эта особенность человеческой памяти так и называется: «уже видел», специальный термин даже есть — «deja vu». А тем более при вашем настроении, когда вы смотрите на все вокруг со страстным желанием узнать, вспомнить. Не беспокойтесь — вспомните!
На другое утро поиски продолжались, и снова сёла мелькали перед нами словно в калейдоскопе.
До Мориса даже не сразу дошло, когда Раковский, остановив машину возле каменного бассейна с фонтанчиком на площади одного из селений, многозначительно сказал ему:
— Это Былгари.
— То самое? — Глаза у Мориса загорелись, он начал оглядываться по сторонам.
— То самое, — подтвердил наш проводник. — Но нестинарские игры бывают тут лишь весной, по большим праздникам.
— Может, удастся их уговорить, чтобы показали нам эти пляски сейчас? — с надеждой спросил Морис.
— Вряд ли, — ответил Раковский. — Ведь это не цирк, дело для них серьезное, связанное с религией, старыми обычаями.
— Да, конечно, вы правы, — смутился Морис и повернулся к Томасу. — Ну, здесь вы видели женщин, пляшущих на углях? Узнаёте селение?
Тот неуверенно покачал головой:
— Не знаю.
— Впрочем, пляски здесь бывают ведь и в других селениях, — сразу устало сникая, проговорил Морис. — Ладно, едем дальше. Нам важно родной дом ваш найти, а ведь он где-то здесь, рядом.
«Может, и рядом, — вяло подумала я, — может, мы даже уже проезжали мимо него, да Томас не узнал родной дом. Сколько ведь лет прошло. Может, даже его мать выглянула из окошка, посмотрела вслед нашей промчавшейся в клубах пыли машине — и тоже не узнала родного сына», — но ничего не сказала.
Видимо, Раковский думал о том же, потому что проговорил, не оборачиваясь:
— Имя… Если бы знать ваше настоящее имя, Томас. Мы бы тогда быстро нашли…
И вдруг Томас рванулся и громко вскрикнул:
— Здесь! Здесь! Остановите!
Раковский так резко затормозил, что мы намяли себе бока при толчке. Георгий начал извиняться по- болгарски и еще больше смутился, сообразив, что мы его не понимаем.
Но его просто никто не слушал.
Мы поспешили вылезти из машины и оглядывались вокруг. Пустынная дорога. Справа — поля до самого горизонта, слева — глухие заросли.
— Здесь вы жили? — недоверчиво спросил Морис, повернувшись к Томасу. — Но это явно какой-то старый, заброшенный сад. Никакого жилья не видно.
— Да, это старый сад, — подтвердил Раковский и, сверившись с картой, добавил: — До ближайшего селения шесть километров. А здесь нет даже никакой сторожки. Сад давно заброшен, одичал и не охраняется.
— Здесь должен быть дом, — упрямо сказал Томас. Глаза у него лихорадочно блестели. — Большой каменный дом… в два этажа. Там, за забором. Вот и остатки забора, видите?
Он подбежал к торчавшему среди кустов покосившемуся каменному столбу с обрывками проржавевшей колючей проволоки.
— Могу я войти туда? — спросил Томас у Раковского.
— Конечно! Идите смело, мы за вами.
Вслед за Томасом мы стали продираться сквозь густые кусты. Сад совсем зарос. Старые яблони и груши одичали — их задушил колючий кустарник. Плоды на них были маленькие и кислые даже на вид.
Никаких тропинок уже не осталось. Но Томас пробирался через заросли с видом человека, все лучше вспоминающего знакомую дорогу.
— Нет, надо направо, — бормотал он, и мы послушно сворачивали за ним направо. — Вот, — тихо проговорил Томас, останавливаясь перед грудой кирпичей, заросшей бурьяном.
— Здесь был ваш дом? — так же негромко и сочувственно спросил Раковский.
— Не знаю, кажется… Мы здесь жили.
Было пусто в старом, заброшенном саду. Только в листве весело перекликались птицы.
— Я устал, — сказал Томас. — Я очень устал.
Морис взял его под руку, и мы выбрались обратно на пустынную дорогу.
Раковский отвез нас в гостиницу и ушел наводить справки. Морис велел Томасу хорошенько отдохнуть и успокоиться и дал ему какую-то таблетку, чтобы он ненадолго уснул. Томас принял ее, но опять с некоторым колебанием и опаской.
Меня сморила жара, и я тоже решила немножко отдохнуть.
Проснулась я уже под вечер от голосов в соседней комнате. Морис и Раковский старались говорить потише, но, увлекаясь, то и дело повышали голос. Я начала причесываться, прислушиваясь.
— Здание тщательно охранялось, — говорил Раковский. — В саду днем и ночью дежурили часовые с овчарками.
— И в нем жили дети? — недоверчиво спросил Морис. — Странно… Насколько мне известно, гестаповцы не устраивали детских домов.
