не на продуманное исследование, а скорее на упрямое рассматривание тех картинокзагадок, какие порой печатают в журналах в тщетной надежде: а вдруг удастся, наконец, заметить, где же прячется собачка охотника?
Конечно, захватил я с собой и оба варианта «Горестного речения» — лейденское и дрезденское. И опять перечитывал злополучные строки. В них, словно нашкодившего щенка, ткнул меня носом старик Савельев и безжалостно разрушил так красиво построенную гипотезу.
Долгожданный звонок заставил меня подскочить. Я схватил трубку.
— Ленинград? Не бросайте трубочку, Свердловск на проводе…
— Слушаю! Слушаю!
После длинной паузы, наполненной шорохом и отзвуками чьих-то перекликающихся голосов, старческий сиповатый басок неуверенно произнес:
— Алло! Земцов у телефона…
— Сергей Сергеевич, это вы?
— Да, я слушаю. Кто говорит?
— Вас беспокоит археолог Зубарев.
— Какой археолог? Я не разобрал вашей фамилии.
— Зубарев. Но это не так важно. Скажите, Сергей Сергеевич, вы были женаты на Таисии Васильевне Красовской?
Недоуменная пауза, потом:
— Да. А что такое? Почему это вас интересует?
— Мы разыскиваем архив отца вашей покойной жены, археолога Красовского. Это очень важно для науки. Скажите, когда вы вернулись из Франции, не привозила ли с собой Таисия Васильевна какихнибудь документов из архива своего отца? Может быть, они теперь у вас?
— Нет, у меня ничего нет. Ничего не осталось. — Голос у него задрожал, стал каким-то прерывистым… — Да и, по-моему, у Таси не было ничего. Так, какие-то семейные фотографии. А бумаг, по- моему, не было…
Я обескураженно молчал так долго, что Земцов обеспокоенно окликнул меня:
— Алло! Вы слушаете? Алло!
— Да, я слышу, Сергей Сергеевич. Очень жаль, что вы ничем не можете нам помочь.
— Ничем, голубчик, ничем.
— Ну, будьте здоровы и извините за беспокойство. До свидания.
— Прощайте, — ответил он издалека.
Я уже клал трубку, как вдруг она заклокотала, забурчала о чем-то. Я снова поспешно поднес ее к уху.
— Алло, вы слышите? — кричал Земцов.
— Да, да!
— А вы не спрашивали у брата Таси, может, у него сохранились какие-нибудь бумаги? Ведь он все время оставался в России, никуда не уезжал.
— У какого брата?
— У Тасиного брата, сына профессора Красовского.
— Разве у него был еще сын?
— Был. Он к нам заходил перед войной, правда редко. Мы называли его Антоном, хотя отец, кажется, как и Таисии, дал ему какое-то древнее имя.
— Атон? — догадался я.
— Вот именно. Значит, вы его знаете? А мы звали его Антоном, по-русски.
— Не видел я его и даже не подозревал, что у Красовского есть сын! — закричал я в трубку. — А где он живет, тоже в Ленинграде?
— Вот этого я не знаю, голубчик. До войны жил, а с тех пор много воды утекло.
— А вы не ошибаетесь, Сергей Сергеевич? — спросил я, отчетливо помня, что, по дошедшим до нас сведениям, никакого сына у Красовского вроде не было.
Но трубка уже ответила мне певучим женским голоском:
«Ваше время истекло. Разъединяю…»
Откуда мог взяться этот загадочный сын?
Едва дождавшись утра, снова мчусь в адресный стол. Если сын Красовского действительно существует на свете, найти его будет не так уж трудно. Во-первых, в отличие от сестры он не менял фамилии. Во-вторых, в паспорте у него, наверное, всетаки записано «Атон», а вряд ли много найдется других Красовских с таким экзотическим именем.
И снова все рушится за какие-нибудь полтора часа! Ни Атон, ни Антон Красовский в Ленинграде не проживает. Больше того, как установили сотрудники адресного стола, которых я заразил горячкой поисков, и не жил никогда.
Видно, Земцов ошибся, ему изменила память. А никого из археологов, знавших покойного Красовского лично, как снова подтвердили мне в Эрмитаже, не осталось в живых: блокада скосила в первую очередь стариков. Ниточка обрывается окончательно.
Покидая Эрмитаж, я не удержался и спустился в египетский зал. Статуэтка-ушебти улыбнулась мне из витрины той же насмешливо-загадочной улыбкой, что и нашедшему ее когда-то в пирамиде Красовскому.
ГЛАВА Х. НОЧНОЕ ОЗАРЕНИЕ
Где-то именно в этот момент своих тщетных поисков я вдруг поймал себя на мысли, что уж очень они напоминают те истории, о каких рассказывает в книгах и выступая по радио Ираклий Андроников. Признаться, раньше я считал, будто он нарочно немножко сгущает неудачи и неожиданности, чтобы сделать рассказ об архивных поисках более занимательным. Но вот теперь у меня все получалось прямо-таки по его рассказам.
И тогда я решил поступить так, как поступал в подобных случаях Андроников. Отправился на студию телевидения и попросил, чтобы мне дали возможность рассказать всему городу о тщетных поисках личного архива Красовского: вдруг ктонибудь что-нибудь слышал о нем?
Жмурясь в ярком свете прожекторов и рассказывая о «таинственной загадке пирамиды Хирена, стоящей в пустынном и диком месте на далеких нильских берегах», я чувствовал себя каким-то аферистом, вроде Лесли Вудстока. Уж очень это выглядело несолидно для ученого…
А сразу после передачи я помчался в гостиницу, что-бы сидеть у телефона и ждать, не откликнется ли кто на мой призыв.
Ждать совсем не пришлось. Еще открывая дверь номера, я услышал, как неистово трещит телефон. Распахнув дверь, я подскочил к нему, схватил трубку и услышал звенящий от нетерпения мальчишеский голосок:
— Скажите, дядя, у вас записывают в экспедицию искать диких фараонов?..
И началось!.. Телефон трезвонил не переставая, я едва успевал хвататься за трубку. Звонили дети, старики, студенты. Никто из них не знал о Красовском или его сыне Атоне, но все хотели непременно принять участие в экспедиции к фараонам.
Чтобы скоротать время, я опять разложил на столе свои бумаги и пытался размышлять над ними. Но это не удавалось. Мешали телефонные звонки. И тут мне попался на глаза оставленный на письменном столе кем-то из моих предшественников жильцов томик сказок СалтыковаЩедрина. Я машинально открыл
