ГЛАВА IX. СФИНКСЫ МОЛЧАТ
Так я бился в тщетных поисках, не продвинувшись пока ни на шаг вперед. Наконец вернулся из санатория мой старый учитель, академик Савельев. Я давно ждал его. Теперь решил выждать еще денька два, чтобы дать ему время покончить со всякими неотложными делами, накопившимися, пока он отдыхал. Но старик сам позвонил в первый же вечер и коротко приказал своим так знакомым, не допускающим никаких возражений голосом, чтобы я немедленно явился и доложил, «что там новенького у фараонов».
Приятно было найти его все таким же деловитым, подвижным и деятельным, хотя, приглядевшись, можно было заметить, что старик, пожалуй, еще больше похудел, ссохся и даже вроде стал еще поменьше ростом. Но разве не был он таким же и в те — увы, уже давние — годы, когда после первой вступительной лекции совершенно серьезно сказал нам:
— Я больше не старею. Мумифицировался заживо. По одному, знаете, рецепту древних египтян. Потом открою вам секрет.
И мы, тогда зеленые первокурсники, кажется, всерьез поверили.
А теперь, едва переступив порог знакомого кабинета, где не только все стены, но даже и часть потолка были скрыты от глаз бесконечными книжными полками, я вдруг снова почувствовал себя робким студентом перед экзаменом.
И экзамен этот, кажется, я провалил…
Выслушав, не перебивая, мой длинный и обстоятельный рассказ о всем ходе раскопок и наших разведочных странствий по пустыне, старик одобрительно хмыкнул и коротко сказал:
— Хирен — это фигура! Ради него стоит поломать голову.
Я вздохнул с облегчением: теперь все в порядке, с таким союзником изменение плана дальнейших работ наверняка удастся отстоять.
Но тут же учитель вылил на меня отрезвляющий ушат традиционной холодной воды:
— Надпись любопытна, но вот ваш анализ ее, юноша, отдает скверным дилетантством. Уцепился за одну фразу, один совпадающий оборот, — и вот уже готова скороспелая гипотеза. Несолидно.
— Но все-таки какая-то ниточка, Михаил Сергеевич.
— Ниточка, да гнилая. Она рвется, едва дотронешься. «Сын мой, мститель мой!» — Он нарочно проблеял это противным голосом, чтобы посильнее уязвить меня. — Ведь такое шаблонное выражение встречается тысячи раз. Вы же сами говорите, что и в эпоху Тутмоса были схожие надписи. Вероятно, найдутся и еще, если поискать как следует. Да вот, если память не изменяет, в «Горестном речении». Что же, и его, по-вашему, сочинил Хирен?
— Где? Не может быть!
Старик зверски посмотрел на меня, кинулся тигром к полке, с ловкостью обезьяны взлетел куда-то под потолок по шаткой и скрипучей лесенке и через мгновение торжествующе ткнул меня носом в книгу, безошибочно открыв ее на нужной странице.
— Читайте! Читайте вслух, — приказал он.
И я послушно прочитал упавшим голосом:
— Как же я просмотрел это? — пробормотал я, рассматривая книгу.
— Это лейденское издание, а вы ограничились только дрезденским. Папирус существует в двух вариантах, с разночтениями. Даже студенты нынче это знают.
«Мне бы твою память!» — с завистью подумал я.
А старик все не унимался:
— Итак, коли следовать вашей красивой гипотезе, сие «Речение» тоже написал Хирен? Но ведь вы же утверждаете, будто означенный Хирен был последователем покойного Эхнатона, разделял его еретические мысли? Как же при этом он мог сочинить столь верноподданническое «Речение», а? Неувязочка получается.
Я молчал. И, насладившись этим молчанием, старик деловито сказал:
— Ладно, будем думать, что делать дальше. Ясно пока одно: надо продолжать поиски в предгорьях, а прибрежное селение это — побоку, ничего там не найти интересного. Иероглифы сравнивать тоже лучше, конечно, в нерабочее время. Разработайте детальный план разведок и приходите ко мне, обсудим. А я тем временем тоже покопаюсь. — Цепко схватив красный карандаш, он тут же размашистым почерком торопливо сделал несколько каких-то таинственных пометок в потрепанном блокноте, валявшемся на столе среди книг.
— Михаил Сергеевич, а не порыться ли еще дополнительно в архиве Красовского? — предложил я.
Старик забавно сморщился:
— А где он, этот архив? По-моему, его вовсе не существует в природе. Да и, насколько я помню этого Красовского, вряд ли он оставил какой-нибудь архив. Большой был неврастеник и нелюдим, все чего-то скрытничал, на всех косился.
— Ну все-таки он провел самое полное исследование пирамиды.
— Подумаешь, исследование! Мистиком он стал на старости лет, чуть ли не каббалистикой увлекся. Хотя, пардон, у вас с ним, кажется, родственные души? «Сын мой, мститель мой!» — передразнил он и свирепо погрозил пальцем. — Все. До свидания.
Беседа была хотя и короткой, но достаточно отрезвляющей. Однако я все-таки решил поискать архив Красовского — ведь могли же сохраниться какие-то записи, кроме тех, что попали в печатные труды покойного археолога? А исследователем он себя показал неплохим, что бы там ни говорил в запальчивости старик. Мистику всегда можно отсеять. Во всяком случае, надо проверить любое возможное направление поисков, раз уж я забрел пока в тупик со своим чисто филологическим толкованием найденных надписей.
«Если мы разбиты, нам не остается ничего иного, как начинать сначала!» — как часто я повторял в те дни полюбившиеся мне гордые слова Энгельса.
И часто меня мучила мысль: «А что там поделывает Вудсток? Не удалось ли ему уже напасть на след гробницы?» Я регулярно просматривал каирские газеты. И вдруг неожиданно наткнулся в одной из них на сообщение о болезни профессора Меро. Конечно, болезнь его выдавалась за «совершенно загадочную и необъяснимую, но, несомненно, как-то таинственным образом связанную с работами в пирамиде Хирена, которую местные жители называют «Приютом дьявола» и далеко обходят…». Короче говоря, опять вокруг этой болезни начиналась такая же суеверная свистопляска, как в свое время с гробницей Тутанхамона.
В Москве, как я и ожидал, никаких следов архива Красовского не оказалось. Запросили Ленинград. Прошла неделя, и я уже начал опасаться, что и эта ниточка окажется тоже гнилой и оборвется в самом начале, как вдруг из Ленинграда сообщили, что в одном из архивов у них действительно есть некоторые документы покойного археолога. В тот же вечер я отправился в Ленинград.
Нетерпение мое было так велико, что прямо с вокзала, никуда не заходя, оставив чемоданчик в камере хранения, я помчался на такси в архив. Вся привычная неторопливая процедура, пока я заполнял
