— Ничего, ничего, Алексей Николаевич. Я живучий…
Потом вдруг спросил:
— Как же все-таки эта проклятая змея попала под подушку?
— Ну, брат, на то она и змея.
Что я мог еще ответить? Кажется, мы принимали все меры предосторожности: спали не на земле, а на раскладушках, хотя многие и ворчали: незачем, дескать, их таскать по пустыне, мягче спать прямо на песке. Но вот змея все-таки ухитрилась забраться в палатку да еще каким-то образом вползла на койку и спряталась под подушкой.
Хорошо хоть сыворотка оказалась под рукой. А вот рацию мы не захватили зря. Тогда можно было бы не мчаться сейчас по ночной пустыне, а вызвать самолет прямо сюда. Сесть он смог бы на любой площадке.
«Ладно, — оборвал я себя. — Нечего сожалеть о том, что не сделано. В будущем постарайся действовать умнее, а пока остается одно — как можно скорее добраться до базы».
Мы приехали туда только к полудню. Стремительно промчались по улицам селения, подняв тучу пыли, и сразу взбудоражили всех. Навстречу нам из палатки выскочила Зиночка, заахала, начала тут же зачем-то кипятить воду на примусе. Андрей Аккуратов на своих руках только успел перенести Павлика из машины в палатку, как вокруг уже собрались почти все наши рабочие во главе с раисом. Посмотрев на Павлика, снова впавшего в забытье, раис покачал головой и торопливо ушел куда-то.
Быстро наладив рацию, мы начали вызывать Асуан. Он не сразу откликнулся сквозь треск разрядов и разноголосицу других станций. Воздух был насыщен электричеством — значит, скоро начнет дуть неистовый летний хамсин.
Наконец связь удалось наладить. Я коротко объяснил, в чем дело, и попросил срочно пригласить к микрофону какого-нибудь опытного врача и одновременно сообщить о нашей беде советским специалистам на строительстве плотины.
Теперь оставалось ждать. Я снял наушники и увидел раиса, заглядывающего в дверь палатки. Он поманил меня. Выйдя из палатки, я увидел стоящего рядом с раисом какогото незнакомого мне старика в белой чалме. В руках он держал большую чашку, прикрытую пестрым платком.
— Это наш лучший табиб, йа эфенди, — сказал раис, почтительно косясь на старика. — Он может лечить все болезни. Он принес очень хорошее лекарство…
Старик сдернул платок с чашки и молча протянул ее мне. Она была до половины наполнена какой-то темной пахучей жидкостью.
— Пусть выпьет — и будет здоров, — лаконично сказал старик высоким, надтреснутым голоском.
Я колебался недолго. Можно ли доверяться опыту какого-то полуграмотного табиба, не то знахаря, не то колдуна? Но ведь его опыт основан на многовековой практике таких же табибов, отлично изучивших все здешние болезни и местные лечебные травы. За его сгорбленными плечами — весь опыт египетской медицины, самой древней на земле… Разве он не наследник тех полузнахарей-получудотворцев, которые еще за две тысячи лет до нашей эры умели делать такие тончайшие операции, как трепанация черепа?
И потом мы сдружились с жителями селения, старались всегда помочь им, чем могли, щедро снабжали лекарствами из своей походной аптечки. Могу ли я теперь оттолкнуть их чистосердечную помощь? Это будет кровная обида…
Я молча приподнял полог палатки, пропуская старика. Раис одобрительно закивал.
Старик подошел к Павлику, привычным движением приподнял его голову и начал осторожно вливать ему в рот пахучую жидкость. Павлик сморщился, замотал головой, но старик властно удержал его сморщенной рукой.
Павлик открыл глаза и удивленно посмотрел на старика, потом на меня.
— Пей! — приказал старик.
Павлик вопрошающе посмотрел на меня. Я кивнул. Тогда он начал пить темный настой, время от времени морщась и смешно отдуваясь, — видимо, лекарство было не из приятных. Зиночка даже невольно морщилась, глядя на него.
— Асуан вызывает, — окликнул меня Андрей.
Я подсел к приемнику.
— Мы нашли хорошего врача, йа хавага, — пропел в наушниках молодой, веселый голос. — Говорите, он слушает.
Я подробно рассказал, что произошло, и какие меры мы приняли ночью. А потом, поколебавшись, добавил:
— Сейчас, по совету местных жителей, больному дает какое-то лекарство табиб.
Некоторое время в наушниках ничего не было слышно, кроме треска атмосферных разрядов. Потом асуанский радист неожиданно спросил:
— Как зовут табиба?
Я повернулся к старику, но его уже не было в палатке.
— Мудрейший Али Хагам, устаз, — подсказал мне шепотом раис.
Я повторил его слова в микрофон. Далекий радист в Асуане по-мальчишески присвистнул, а потом торопливо проговорил:
— Доктор сказал: вам повезло, йа хавага… Премудрый устаз Хагам — очень опытный табиб, так он говорит. Вы можете не беспокоиться, все будет в порядке, ибо такова воля аллаха…
«Черт его знает! — невольно улыбнувшись, подумал я. — Новейший приемник — и тут же «воля аллаха». До чего причудлив мир, в котором мы живем, как ловко уживается в нем седая старина с последними достижениями техники! Взять хотя бы этого дряхлого табиба, имя которого, оказывается, знает чуть не весь Египет… А я даже не успел поблагодарить его».
Посмотрев на Павлика, я удивился. Он уже бодро сидел на койке. Перехватив мой взгляд, раис подмигнул мне и засмеялся. А Павлик как ни в чем не бывало сказал:
— Очень противное лекарство, — и, покачав головой, сплюнул.
Сидевшая рядом Зиночка тут же укоризненно стукнула его кулаком по затылку.
На следующий день, когда вернулись остальные участники экспедиции, он уже был совершенно здоров, бодр и деятелен, как всегда. На руке не осталось никаких следов от укуса.
Мы сразу же начали собираться домой, в Москву. Упаковка находок для дальнейшего путешествия заняла три дня. И вот наступил последний вечер расставания…
Все мы очень соскучились по дому и последние дни сборов жили радостным ожиданием близкой дороги. Но теперь вдруг почувствовали легкую грусть, словно, уезжая, оставляли здесь, на этих выжженных солнцем берегах, кусочек своего сердца.
С жителями селения у нас сразу установились превосходные дружеские отношения. В каждом доме мы — желанные гости, к нам запросто приходят, когда надо посоветоваться по каким-нибудь делам. Женщины селения подружились с Зиночкой, а ребятишки почему-то особенно полюбили Андрюшу Аккуратова. Стоит только ему появиться на улице, как его немедленно окружает стая галдящей ребятни, среди которой он выглядит особенно монументальным.
А местные жители повидали немало археологов из разных стран, так что их дружеское расположение нам особенно дорого и приятно. Отсюда и грусть расставания, хотя все мы знаем, что осенью увидимся снова.
Мне, пожалуй, было особенно невесело, потому что к этой грусти примешивалась и горечь оттого, что мы так мало успели сделать, а главная загадка по-прежнему остается неразгаданной. Единственным утешением служила моя твердая решимость непременно вернуться сюда осенью, когда спадет жара, и довести поиски таинственной гробницы до победного конца.
Но тут же возникала тревожная мысль: «А ведь Вудсток со своей шайкой пока остается здесь. Кто знает, не опередят ли они нас…»
Жители селения устроили нам торжественные проводы. До глубокой ночи звучали песни, танцоры сменяли один другого, поднимая пыль босыми пятками. Даже всегда сдержанный раис пустился в пляс.
И только старый. Ханусси остался верен себе. Прощаясь со мной, он учтиво прижал обе руки к сердцу, но упрямо назвал меня «господином»:
— Счастливого пути и скорого возвращения, йа хавага…
