бренчание банджо. Видно, Вудстоку тоже не спалось. Достанется же бедному профессору Меро, связавшемуся с таким попутчиком!
А может, он тоже из их шайки?
Я, кажется, начинаю подозревать всех и вся. Но ведь помянул этот проклятый Вудсток про какие-то таинственные документы о Хирене, якобы найденные его отцом при раскопках в Тель-аль-Амарне.
Ворочаясь на жесткой койке и невольно прислушиваясь к отдаленным звукам банджо, я пытался вспомнить, что же писал о Хирене покойный профессор Вудсток в своих отчетах. Кажется, ничего особенно нового и примечательного. Жаль, что нет под рукой его трудов и нельзя сейчас же полистать их, проверить. Возможно, что после его смерти научным архивом завладел этот прохвост, который теперь весьма своеобразно продолжает исследовательскую деятельность отца.
И вдруг мысли мои приняли совсем иной оборот.
Если этот грабитель с научным дипломом решился так цинично и откровенно сделать мне столь подлое предложение, значит он опасается, будто я могу найти гробницу Хирена быстрее его! Иначе бы он молчал. И, конечно, вовсе не случайно оказался он в пустыне именно в этих местах. Гробница где-то неподалеку, он уверен в этом, хотя и не знает, так же как и я, ее точного места.
Эта мысль заставила меня вскочить и сесть на койке. Все вокруг спало. Затихли и звуки банджо вдали. Пустыня была залита холодным, слабым светом бесчисленных звезд. В полной первозданной тишине только слышался неумолчный слабый шорох. Это ночной ветер катил песчинки, неутомимо продолжая заносить наши дневные следы, заброшенные колодцы, древние могилы.
Вот так он заносит с каждым часом и потаенную гробницу Хирена. Неужели ей так и суждено остаться ненайденной и навсегда скрыться в волнах нового моря, которое скоро здесь разольется?
Нет, мы должны найти ее во что бы то ни стало! Надо добиться, чтобы поиски гробницы включили в план наших исследований, и тщательно обшарить все окрестности. Гробница должна быть непременно спасена для науки!
С мыслями об этом я незаметно и уснул. И, кажется, тут же проснулся, потому что кто-то осторожно, но настойчиво тянул с меня одеяло.
Я приподнялся, протирая глаза. Было еще темно, только мягкий пепельный свет разливался по пустыне от занявшейся на востоке зари.
Передо мной стоял Вудсток. Лицо у него было усталое, помятое, под глазами набухли темные мешки.
— Что вам надо? — грубо спросил я его, с досадой подумав, что теперь, при таких «соседях», нелишне оставлять на ночь дежурных для охраны лагеря. Пустыня стала вдруг тесной и полной тревоги от появления в ней этой шайки.
— Не сердитесь, — мягко сказал он и замялся: ему очень хотелось, видимо, назвать меня «коллегой», но он так и не решился. — Я не спал всю ночь. Поверьте, наш вчерашний разговор так подействовал на меня… И особенно то, что вы помянули имя отца… Я очень любил его…
Он помолчал, крепко зажмурился, потом снова открыл глаза и посмотрел мне в лицо:
— Это подло, я понимаю… Забудем об этом. А в знак примирения, — он судорожно достал чтото из кармана и протянул мне. — Вот, я прошу вас принять… Это память об отце.
На ладони Вудстока лежали старомодные часы с потертым ремешком. Цифры были покрыты какой-то голубоватой эмалью, кое-где она уже стерлась. По краю циферблата крошечными витиеватыми буковками было написано по-английски:
— Я не могу принять такой подарок, — решительно сказал я. И, видя, как он нахмурился, торопливо добавил: — Пусть они останутся у вас и почаще напоминают вам об отце. Он был большим ученым, которого, поверьте, я очень уважаю. А в знак примирения…
Я протянул ему руку, хотя и не без некоторого внутреннего колебания. Он молча пожал ее, сунул часы в карман и, круто повернувшись, пошел прочь. Я долго смотрел ему вслед, пока маленькая фигурка не растворилась среди серых песков.
— Плохой человек, йа устаз, — вдруг кто-то негромко сказал за моей спиной. — Или нассаб, или магнун…
Я обернулся. Возле меня стоял наш проводник Азиз.
— Почему ты думаешь, что он или сумасшедший, или жулик?
— Я сегодня не спал, как гафир.[5] Он словно подкрадывался к тебе, — уклончиво ответил бедуин таким тоном, что я сразу понял: он слышал и наш вчерашний разговор.
Этого еще не хватало! Начинается какой-то детектив с ночными подслушиваниями. Почему он следил за нами? Просто сказывается вековое недоверие к чужеземцам или с какой-то целью?
В той стороне, куда ушел Вудсток, загудел, удаляясь, мотор.
Прислушиваясь, я снова повернулся к проводнику, чтобы продолжить разговор, но его уже не было. Он исчез так же бесшумно, как и подошел ко мне.
ГЛАВА VII. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
В нашем распоряжении оставалась всего неделя. А там придется сворачивать до осени все работы и возвращаться в Москву. И так уже с каждым днем работать становилось труднее: даже сейчас, в конце марта, температура к полудню поднималась нередко до сорока градусов в тени. А тень существовала только для термометра, нам же приходилось все время жариться на солнцепеке.
Поэтому уже на следующий день после визита Вудстока я решил переменить план дальнейших разведок. Отметив на карте место, до которого мы провели детальную разведку, наш маленький отряд, не останавливаясь, чтобы «оторваться» от этих авантюристов, сделал бросок в предгорья, где можно было рассчитывать найти тропу к заброшенным древним каменоломням.
Меня немножко мучила совесть: вместо планомерной, последовательной разведки мы как будто начинали рыскать наугад по примеру авантюриста Вудстока. Но неожиданное открытие показало, что я поступил правильно и сразу превратился в победителя, которых, как известно, не судят.
Въехав после пяти часов непрерывного утомительного пути в горную долинку между двух невысоких хребтов, мы остановились передохнуть. Наскоро натянули тент и уселись под его защитой, поджидая, пока закипит чайник. Я привалился спиной к горячей скале и лениво посматривал вокруг.
Место было унылым и безотрадным. Серые скалы. под ногами такой же серый, трухлявый щебень. Он с противным треском рассыпался под ногами в серую пыль.
Спине стало жарко, и я отодвинулся от скалы, поводя плечами.
— Стойте, не шевелитесь! — вдруг вскрикнул сидевший напротив Павлик и крепко схватил меня за руку.
Я замер, боясь оглянуться. Что там, за моей спиной, — скорпион или кобра?
— Это же надпись, честное слово! — проговорил Павлик, вскочив и заглядывая куда-то за мое плечо.
Я стремительно повернулся. В самом деле, на камне, возле которого я сидел, явственно проступили ровные ряды иероглифов. Как же я их раньше не заметил? Ах, вот в чем дело: их скрывала густая пыль, а я стер ее своей пропотевшей рубашкой.
Сразу забыв о чае, мы намочили горячей водой губку и стали стирать со скалы пыль. Надпись была довольно большая. Я начал переводить ее:
