6 Последствия катастрофы, бедствия (англ.)
Люби меня или проваливай!
«Экономика в порядке, но народ загибается».
Опубликовано в журнале 'Бизнес- журнал' №21 от 12 ноября 2007 года.
В 2003 году Джим О’Нилл, ведущий аналитик инвестиционного банка «Голдман Сакс», подарил миру новый термин — BRIC, составленный из первых букв названий стран — Бразилии, России, Индии и Китая. По мнению аналитика, в 2050 году эта четверка превратится в главную силу мировой экономики и будет диктовать свои условия практически на всех рынках. Интересно гипотетическое распределение ролей между странами BRIC: Индия и Китай станут основными поставщиками конечных товаров и услуг, а Россия и Бразилия — сырья и природных ресурсов для Индии и Китая.
Тревожного червячка под кожу благополучного Запада Джим О’Нилл запустил предположением о более чем логичном объединении стран BRIC в политико-экономический альянс, который оформит волю будущих доминантов в несокрушимый кулак. Не удивительно, что после опубликования его доклада1 все отцы мировой демократии устремили свой взгляд на Бразилию — надежду и опору западной цивилизации в столь неприятном для нее BRIC’е. Оно и понятно: коммунистический Китай и Индия, замкнутые в четырехтысячелетнем величии своей цивилизации, вряд ли захотят исполнять роль защитника европейских и североамериканских экономических и культурно- цивилизационных интересов. Про Россию вообще говорить не приходится: неприемлемый на генетическом уровне хам-медведь всегда рассматривался и будет до скончания веков рассматриваться если не как враг, то по меньшей мере как антагонист и недоброжелатель западной цивилизации.
Остается Бразилия — безоговорочная любимица Запада в третьем мире, а при исполнении пророчества О’Нилла — еще и защитница в недалеком будущем. Безоговорочная, поскольку основания для любви Запада к Бразилии лежат на поверхности: страна эта, вопреки длительным страданиям, выпадавшим на ее долю в 500-летней истории, никогда не нарушала верность европейским принципам миропонимания и мироустройства (известным сегодня в обиходе как «общечеловеческие»), никогда не изменяла идее частного предпринимательства как единственно возможной основы для общественно-политического и экономического развития, никогда не заигрывала с коммунизмом, и главное — сумела до наших дней продержать классовое сознание обделенных слоев своего населения на трогательно-бесхитростном уровне Нестора Ивановича Махно — даже в самые суровые годы военной диктатуры (1964–1985) сознание это не выходило за рамки стихийной анархии и захвата свободных сельскохозяйственных угодий и заброшенных городских домов. До революционных традиций испаноговорящей Америки, с ее повстанческими армиями и революциями, носителям сладостной речи Луиша ди Камоэнса2 — как до Луны.
Непреклонное движение Бразилии в фарватере европейской цивилизации само по себе вполне достойно внимания читателей «Чужих уроков», особенно с учетом бесконечной расовой пестроты населения этой страны. Есть, однако, еще одно обстоятельство, которое заставило меня погрузиться в историю любимого государства Остапа Бендера с безмерным любопытством и энтузиазмом: Бразилия сегодня — самая загадочная страна с экономической точки зрения! Загадочная до такой степени, что ее антиномия не поддается логическому объяснению: с одной стороны, мы наблюдаем запредельную нищету 31% населения, которая, кажется, даже не снилась самым захолустным китайским крестьянам. С другой — экономика Бразилии занимает девятое место в мире по паритету покупательной силы (PPP). C одной стороны — повальная неграмотность, ужасная система общественного образования и здравоохранения, с другой — беспрецедентное развитие Интернета (на голову опережающее и Россию, и Индию, и Китай), блестящая школа программирования и серьезнейшая фундаментальная наука. С одной стороны — крестьянский костяк населения и традиционно сильная сельскохозяйственная ориентация экономики, с другой — импорт самолетных двигателей (и самолетов), первоклассных автомобилей, передовое станкостроение и лидирующие позиции в научных разработках и практическом применении биотехнологического топлива.
Согласитесь, велик соблазн разобраться с бразильским парадоксом и провести, по возможности, параллели с нашим отечеством, тем более что, вопреки климатическому и культурному антагонизму, параллелей этих — безмерное множество!
Raizes3
Отважный мореход и торговый человек Педру Алвариш Кабрал высадился в апреле 1500 года на атлантическом побережье Южной Америки по доброй традиции всех иберийских первопроходцев — не по своей воле: искал, как водится, обходные пути в Индокитай и, как водится, уткнулся в неведомый континент. Великая Португальская империя в начале XVI века уже прекрасно сознавала реальные возможности своей крохотной нации, притулившейся под западным крылом европейской Романии, а потому обучила своих верноподданных здоровому прагматизму и целеустремленной сосредоточенности. Это испанцы обрушились на Юкатан со всей прытью безграничной жадности, Педру же Алвариш Кабрал новыми землями не польстился, лишь рапортовал в Лиссабон на предмет досылки торгового десанта и отчалил по назначению — в Азию.
Тридцатью годами позже метрополия по-прежнему не жаждала экспансии в Новом Свете: король раздал горстке дворян бессрочные грамоты на пользование кусками прибрежной территории современной Бразилии, скромно довольствуясь чуть ли не добровольными отчислениями в казну от скромных же торговых операций.
Торговля в Бразилии в самом деле велась скромная: португальцев прельщала в основном pau-brasil — редкий сорт древесины, пользовавшийся огромным спросом у краснодеревщиков (и скрипичных мастеров). Ее европейцы обменивали у аборигенов на сельскохозяйственные орудия из железа. На pau- brasil интересы колонизаторов в Новом Свете и заканчивались: даже земли эти назвали в ее честь — Brasil.
Бесшабашное отношение португальцев к огромным территориям в Южной Америке, волею судьбы доставшихся им без особых хлопот и усилий, явно противоречило пафосу европейской экспансии, поэтому скоро — в 1624 году — в Бразилии объявились голландцы и, захватив португальскую колониальную столицу Сальвадор, попытались пустить собственные корни на чужой земле. Через год лузитанский доблестный флот из Бразилии голландцев вышиб, а те вернулись с подкреплением, пожгли поселения фермеров и деревни аборигенов, учредили собственный город (Ресифи) и приступили к планомерному протестантскому высасыванию экономических соков из новой колонии.
Тут-то и состоялось рождение первого бразильского чуда. Португальские фермеры, объединившись с
