нерпу патефонной пластинкой с итальянской кантиленой и глушит ее ударом багра по голове. Вдруг экзотика сюжета, темперамент охоты исчезают, и на абсолютном внешнем покое, после неожиданной в этом месте паузы, звучат заключительные слова: '…и я сам бывал не раз избит, как нерпа, за доверчивость в искусстве'.
Зрительный зал не сразу зааплодировал, оглушенный предельной откровенностью поэта.
В середине 30-х годов острая пьеса А. Афиногенова 'Страх' шла одновременно в двух театрах: во МХАТе и в Ленинградском театре им. Пушкина (бывшем и теперешнем Александрийском). Профессор Бородин заблуждается в своих научньк изысканиях и не замечает, что его доверчивостью воспользовались враги народа, лжеученые, прикрывающиеся его именем и при разоблачении всю вину переложившие на профессора. Об идейном звучании пьесы в наше время вряд ли имеет смысл дискутировать. Профессора Бородина играли два выдающихся мастера: в Москве - Л. М. Леонидов, в Ленинграде - И. Н. Певцов. Вот как шла сцена допроса Бородина и его бывших сотрудников, клевещущих на него.
Леонид Миронович Леонидов вел сцену чрезвычайно активно, прерывая гневными возгласами, опровергая чудовищные измышления. Он не может сидеть, нервно расхаживает по кабинету следователя; когда последний свидетель покидает кабинет, следователь обращается к нему: 'Что вы на это скажете, профессор Бородин?'. Леонидов со всей силой огромного темперамента восклицает: 'Это чудовищно!' Шел занавес и обвал оваций. Впечатление подлинного взрыва в судьбе большого человека.
Илларион Николаевич Певцов (многие зрители должны его помнить по фильму 'Чапаев', в котором он играл полковника Бороздина) не принимал участия в допросе. Он сидел в углу кабинета, почти незаметный для зрителей. Опять фраза следователя: 'Что вы скажете, профессор Бородин?'. Певцов еще несколько секунд не вставал со стула, лишь поднял голову и как-то растерянно, непонимающе смотрел на следователя. С трудом вставал со стула и медленно направлялся к выходу, так ничего и не ответив. Останавливался и так же медленно - если можно так определить его состояние, - отсутствующе шел мимо следователя, не замечая его, на первый план. Казалось, что он сейчас спустится в зрительный зал. Останавливался у самой рампы. Снимал пенсне, протирал его, но не надевал, подслеповато, ничего не видя, поднимал голову и тихо говорил (в зрительном зале оглушительная тишина…), почти шептал, как обращаются к очень близкому человеку:
- Это чудовищно…
Очень медленно шел занавес. Никаких аплодисментов. Зрители не просто сочувствовали трагедии Бородина, нет, происходило нечто более серьезное и драматичное. В этой паузе зрители присвоили себе личную судьбу профессора - они перевели ее на себя… Вспомните - ведь это было на подступах к кровавым 30-м годам.
Бывают и другие паузы. По России в довоенные годы гремел трагик- гастролер Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин, сын знаменитой актрисы Малого театра. Обладал он всеми качествами, необходимыми для блестящей карьеры, - красив был невероятно, голос, внешность, темперамент, захватывающий зрительный зал. Но характер обратно пропорционален таланту. И пил излишне много. Наш гитисов-ский творческий клуб решил пригласить его на творческую встречу. Некоторые педагоги были против, - боялись, что мы можем заразиться 'дурными привычками старого актерства', но все же вечер состоялся.
Блюменталь-Тамарин для выступления выбрал монолог Гамлета. Актер выходил на сцену медленно, как-то боком, явно стараясь, чтобы зрители не увидели его лицо: он пятился от того, что видел за кулисами, стараясь уйти от изменницы - матери и убийцы - короля, поворачивался к залу, садился в старое институтское кресло - все понимали, что это трон, он поглаживал руки, откидывался на спинку, примеряясь к будущей власти, - его Гамлет не такой уж безвольный! Невероятно долгая пауза. И вдруг резкое движение головы - отгоняет от себя дурные мысли, борется с ними. Опять пауза. Снова опускает голову: как же велика его печаль! Наконец, Блюменталь поднимает голову - на глазах слезинки. Тихий восхищенный шепот в зале. Этого студенты еще не умеют! Актер делает шаг к просцениуму - появляется еще слеза, еще шаг - его лицо буквально залито слезами. И шепот приобретает иронический оттенок - это уж слишком! Что же играет Блюменталь - трагедию Шекспира или старую мелодраму 'Семья преступника'?
Коронная сцена для исполнительницы роли Юлии Павловны Ту-гиной в 'Последней жертве' Островского - встреча с богачом Фло-ром Федулычем. Юлия просит денег - ее счастье зависит от этого, Флор Федулыч понимает ситуацию, в которой Юлия является жертвой игрока и бездельника Дульчина, и не соглашается помочь ей. Все средства - уговоры, даже кокетство, испробовала бедная женщина, и в полном отчаянии, в истерике, она падает на колени перед жестоким стариком. Это подействовало, деньги она получила, но у актеров - Бориса Петровича Чиркова - Флора Федулыча и у Светланы Михайловны Брагарник - Юлии осталось чувство неудовлетворенности: не так просила, не так согласился; конечно, сотни актеров играли эту сцену и всегда успешно… Но давайте поищем.
Сцена шла в стремительном темпе. Просьба - отказ. Наконец, истерика - все равно отказ. И актриса попробовала на самом драматическом месте прервать сцену - снять накал через невыносимо тянущуюся паузу: она подходит и, как в кинорапиде, медленно, как перед плахой, не произнося ни слова, опускается на колени. Нет, это не истерика, она сознательно обрекает себя на позор - во имя любимого. И вот это молчание, медленное опускание на колени, неизмеримость горя женщины ошеломили Флора Федулыча, он растерялся, может быть, даже почувствовал какую-то вину - не слишком ли он был жесток. Эта пауза стала трамплином для финального поцелуя Юлии и рождения второй (и больше их в спектакле не было!) паузы. После поцелуя Флор Федулыч остается один, бродит по своему огромному неуютному залу, приткнулся к дверям и для себя, ни для кого другого, даже ни для зрителя, произнес только: 'Этот поцелуй дорого стоит'.
В историческом спектакле 'Три сестры', поставленном Вл. И. Немировичем- Данченко, Борис Николаевич Ливанов придумал решение ухода в финале Соленого, которого он замечательно играл. Перед дуэлью с Тузенбахом, Соленый остановился у дома Прозоровых, снял фуражку, опустил голову и долго так стоял, спиной к зрителям. Эта пауза читалась как мольба о прощении у Ирины, за то, что сейчас он убьет ее жениха, за то, что уже нельзя изменить ход событий, прощение за ее и свою искалеченную жизнь. Потом он резко надевал фуражку и уходил четким военным шагом. Владимир Иванович снял эту паузу, сказав свою любимую фразу: 'Так можно, но не нужно'. И все же на премьере, понимая возможные нежелательные последствия, Ливанов сыграл эту паузу. Немирович-Данченко ничего не сказал. Пауза в спектакле осталась.
Поучительная история произошла в Театре Транспорта (ньше Театр им. Гоголя). В пьесе 'Секрет красоты' К. Финна соединились комедия и мелодрама. Война. Инженеру Разуваеву, работающему на оборонном заводе, врачи сообщают о страшном заболевании: у него рак легкого, и жить ему осталось от силы два-три месяца. Разуваев решает отдать все силы работе, забывая о личной жизни, и требует того же от своих сотрудников. Проходит бессонная ночь на рабочем месте: он со своим помощником решает текущие дела. И тут вбегает супруга помощника: ругаясь и крича, она обвиняет Разуваева в том, что он замучил своих коллег: 'Вам все равно умирать, а как же другим?' Осознав, что сказала непростительное, она и так же стремительно убегает. Мучительная пауза. Сидящие на сцене подавлены такой бестактностью. В зрительном зале многие плакали. Тишину нарушает неожиданный вопрос сотрудника: 'Скажите, а сколько лет дают за убийство жены?'
Громовой хохот. Овация. Но на премьере между уходом жены и последующим вопросом паузы не было. Разъяренный муж бросался вслед за женой и в дверях, понимая, что не догонит ее, произносил на открытом темпераменте свою фразу. Никакой реакции не было - зрители еще не прониклись драматизмом прошедшего эпизода. Тогда автор внес предложение, показавшееся всем абсурдным: сделать паузу после ухода жены и деловито задать свой сакраментальный вопрос. Попробовали. Результат был великолепным!
В Театре им. Гоголя появился новый актер, пользующийся хорошей репутацией во многих городах, где он трудился. Он был милейшим человеком и, очевидно, действительно хорошим актером, но другие с ним отказывались играть. Дело в том, что он требовал - именно требовал - от
