— Мой бинокль у этого негодяя Док Ки. Да что бинокль!… Нам бы сейчас языка поймать. Уж он бы выложил все.
— Сейчас не время об этом думать!—резко сказал Тхэ Ха.
— Я сейчас вернусь и приведу сюда отряд, — сказал Хак Пин, — а вы вдвоем останетесь здесь и будете наблюдать. Запоминайте все, что увидите, вплоть до мелочей.
— Хорошо, запомним, поскорее возвращайтесь, — сказал Тхэ Ха.
Они проводили Хак Пина и снова укрылись в кустах, наблюдая за обстановкой в поселке. Время тянулось мучительно долго. Тело затекало от неподвижного лежания на снегу.
— Табак есть? Я здорово продрог. Хорошо бы покурить, — Тхэ Ха толкнул в бок товарища.
— Вроде был табак, — ответил Ки Хо, шаря по карманам. Он был в подчинении Тхэ Ха, но по- прежнему считал его своим закадычным другом.
— Вот, возьми, всего несколько крошек осталось.
Тхэ Ха вывернул карман, и вместе они наскребли горстку табака. Ее хватило на одну козью ножку. Курили поочередно, жадно затягиваясь. К табаку примешались хлебные крошки и пыль. Тхэ Ха закашлялся. Это курение напомнило им детство, когда они потихоньку от взрослых так же делили пополам одну бог весть где раздобытую сигарету. Подростками они с Ки Хо частенько сидели, примостившись где-нибудь на задворках ремонтного завода, и курили самодельные сигареты, набитые сухой травой.
Первым стал курить Ки Хо, за ним потянулся и Тхэ Ха. Оба они тогда работали учениками в слесарном цехе. В то время курение было, пожалуй, их единственным развлечением, заполнявшим минуты короткого отдыха после изнурительного труда. Иногда им удавалось раздобыть табачной пыли. Вот было радости! Подражая старшим, они неторопливо пускали дым, смакуя каждую затяжку. Все это сблизило их, и со временем мальчишеская привязанность переросла в крепкую дружбу.
— Ты помнишь, Ки Хо, как мы однажды стянули у мастера табак и курили за оградой?
— Как же!… Он так ругался, обнаружив пропажу… Ки Хо хитро прищурил глаза, вспоминая что-то…
— И сейчас становится смешно, когда вспоминаешь все это… Помнишь, как из-за нас Чор Чуна чуть было не прогнали с завода?
— Да, немало было забавных историй — есть что вспомнить! — Тхэ Ха улыбнулся.
— Табак сдружил нас. Ты помнишь, сколько сигарет давали по карточкам сразу же после освобождения? Мы могли курить сколько душе угодно!… Только это не очень-то хочется вспоминать. Потом ты стал от меня отдаляться, — с укоризной проговорил Ки Хо.
— Ну, не сказал бы!—Тхэ Ха отрицательно покачал головой.—По-моему, как раз наоборот. Разве мы с тобой не вместе вступали в Минчхон вскоре после освобождения? Конечно, потом у каждого прибавилось своих забот. Да и курить украдкой отпала необходимость. Мы тогда завели много новых друзей…
— Это все так, Тхэ Ха, но лучший друг — все-таки один, и только ему ты можешь все доверить. Я об этом сейчас говорю…
— Ты не прав. В Минчхоне нельзя было одним доверять, а другим нет, там все жили одной семьей.
— А как ты сейчас относишься ко мне? — вдруг спросил Ки Хо.
Командир взвода пожал плечами, удивившись вопросу Ки Хо.
— Как ты думаешь, сохранилась наша старая дружба, не стала ли она для нас только воспоминанием?—Ки Хо заглянул в лицо Тхэ Ха, ища ответа.
— Что ты говоришь, Ки Хо! Разве ты сам не знаешь, что с каждым годом наша дружба становится все крепче? — Тхэ Ха рассердил вопрос друга.
— А я вот иначе думаю. Переменился ты с тех пор. Я ясно это понял на последнем собрании, когда ты критиковал меня…
Теперь Тхэ Ха начал кое о чем догадываться.
— Интересно ты рассуждаешь! Ты что же, думаешь, что я говорил так во вред тебе? Ведь это касалось такого важного вопроса, как дисциплина бойцов. Я же с дружеских позиций говорил о наших недостатках и промахах. А как ты понимаешь дружбу?
— Между нами слишком большая разница. Я ощутил это явственно только здесь, в горах. Если говорить по-честному, то раньше я не так завидовал, что ты вступил в партию. Я думал, что партийная работа отнимает много времени, думал — начнутся бесконечные собрания, и тогда — прощайте, танцы в клубе, прощайте, девушки… А вот сейчас я понял, что приношу гораздо меньше пользы, чем ты. Я понял это, глядя на тебя…
— Ки Хо!—Тхэ Ха обнял друга. — Ты ошибаешься насчет меня… Я не изменил своего отношения к тебе, я так рад, что ты многое понял.
Со стороны шахты хлопнули два винтовочных выстрела. Разведчики разом обернулись. Но кто и в кого стрелял, было непонятно.
— Ки Хо, сегодня мы можем проявить себя в бою, слышишь?
Тхэ Ха взял друга за плечи, и они снова стали наблюдать за шахтерским поселком.
Глава 30
Солнце скользнуло последними лучами по сопкам и скрылось за лесом. Внезапно стемнело. Подтаявший за день снег быстро покрылся коркой. Ветер больно обжигал щеки. Птицы, издавая протяжные крики, стайками разлетались по склонам в поисках убежища. Оголенные ветви деревьев низко клонились к земле. Начиналась буря. Порывистый ветер обдавал колонну партизан волнами холода, он налетал внезапно и так же быстро уносился вверх, к гребню сопки.
— Товарищи, хочу снова вам напомнить, — сказал Хи Сон, — первая рота уберет часовых, затем окружает полицейский участок и штаб оккупантов, вторая рота заходит с запада и атакует казармы, третья — захватывает склады с оружием. Наш штаб будет находиться за крайней сопкой. Начинайте, как только будет дан выстрел — это наш условный сигнал…
Командир говорил медленно, чеканя каждое слово, для того чтобы бойцы все запомнили. Они внимательно слушали, застыв, как изваяния. Напряженную тишину нарушал лишь заунывный вой ветра. После речи Хи Сона из колонны на два шага вперед вышел Чун О, командир первой роты. Он говорил так просто и непринужденно, словно стоял не перед строем бойцов, а находился дома, среди приятелей.
— Друзья, вы все понимаете важность этой операции. Здесь, в поселке, — наши родные. Их надо спасти. Нам удастся это сделать, если все мы будем храбро сражаться. Иначе нашим семьям грозит неминуемая смерть. Вот и выбирайте… И еще я хотел спросить… Кым Сун здесь? Выйди!…
Чун О обвел взглядом строй партизан, разыскивая старика. Тот неуверенно шагнул вперед.
— Я здесь.
Чун О потянул его на середину, повернул лицом к строю. Старик нехотя повиновался, он вспомнил о вчерашнем разговоре с Цоем, и сердце тревожно екнуло в груди.
— Прочти письмо, — сказал Чун О старику, и все замерли. Кым Сун вынул из кармана листок бумаги. На ней чернели каракули, начертанные послюнявленным карандашом. Кым Сун несколько раз провел рукой по жидким усам и принялся читать:
«Товарищам партизанам.
Простите, что у меня не нашлось ничего другого, кроме старой чогори, но я все равно решила послать ее вам. Может, она вам пригодится. Мой муж и сыновья убиты врагами, как коммунисты. Дорогие товарищи, мне самой хочется взять в руки винтовку и сражаться вместе с вами. Но мешают больные ноги. Я не знаю, кто оденет мою чогори, но пусть он отомстит за наши страдания. На этой чогори есть дырки от пуль. Я их заштопала. Желаю тому, кто оденет мою чогори, стать крепким и сокрушить врага. Извините, что больше ничем не могу вам помочь.
Волость Унгок, деревня Кымсан, Ким Пон Чу».
Старик Кым Сун кончил читать и теперь стоял в нерешительности.
— Письмо было вложено в чогори, которую сегодня получил Кым Сун. Товарищи, разве мы можем
