нынешняя машина была еще хороша, и, даже если бы с неба упали деньги, он не стал бы ее менять. Потому что новый «Ягуар» – это уже и не «Ягуар» вовсе, а какая-то эклектическая взвесь из суперсовременного семейного авто и звездолета. Никакого прежнего шарма, одни светодиоды и тачскрины. Поэтому Береславский все равно не стал бы продавать свой старый «S-type».
Так что ж его тогда дергали разговоры о деньгах?
Наверное, если б удалось проникнуть в его большую лысую голову, ответ звучал бы примерно так.
Денег, по Береславскому, должно быть столько, чтоб о них не думать. И раньше, до кризиса, примерно такая ситуация и сложилась. Профессор о них не думал. Его – с компаньоном и бухгалтером Сашкой Орловым – небольшое рекламное агентство «Беор» не особенно зарабатывало, однако существовал некий баланс между заработком и не столь уж большими тратами.
Когда пришел кризис, все изменилось.
Обидно то, что Ефим Аркадьевич – кстати, активно востребованный в роли эффективного кризисного консультанта – в собственном гнезде прошляпил все, что можно. И, главное, чего нельзя.
Вдвойне обидно, что прошляпил – термин неверный. В том-то и дело, что он прекрасно понимал суть происходящих событий и их – в скором будущем – последствия.
Парадоксально – только на первый взгляд. На второй – понятно. Особенно для тех, для кого слово
Ведь что такое кризис?
Инвесторы попрятали деньги.
Покупатели перестали покупать.
Заказчики перестали заказывать.
Доходная часть бизнесов сжалась, как шагреневая кожа в конце известной повести. Вот тут-то эффективный консультант Береславский и давал наказ: немедленно сокращать расходы. Резать по живому всё: площади, персонал, непрофильные активы. Да и профильные тоже, если они становились источником финансовой опасности. Ужиматься, замирать, тратить только на самое необходимое. Как летучая мышь зимой, когда ее сердцебиение сокращается с восьмисот ударов в минуту до десяти. Зато она доживает до весны. И занимает место тех, кто осенью вовремя не замер.
Второй рекомендуемый Ефимом путь выхода из коллапса был строго противоположным: максимально увеличить активность, подбирая рыночную долю тех, кто финансово помер. Рынок-то все равно сократился не до нуля, что-то, да осталось. Но и приверженцы второго пути все равно были обязаны по максимуму использовать рецепты первого.
Такая тактика была единственно возможной для выживания, и Ефимовы – хорошо, кстати, оплачиваемые – советы многим помогли сохранить бизнес.
Однако в «Беоре» все всё понимали и… почти ничего не делали.
Почему? Потому что теория никак не хотела скрещиваться с практикой. Нет заказов в типографии – надо увольнять людей.
Но кого? Сергея Владимировича, который честно отработал пятнадцать лет? Или тетю Машу, с ее мужем-инсультником? Или Надежду, которая, когда на ровном месте создавали «Беор», отработала больше года без зарплаты?
В общем, натекавшие минусы Ефим с Сашкой Орловым молча покрывали из раздобревшей за тучные годы кубышки.
Месяц, другой, третий.
Пятый.
Потом кубышка иссякла. И пошел крутиться счетчик долгов.
К счастью – только внутренних, перед собственными сотрудниками: внешних долгов они в свое время догадались не наделать (что тоже не говорит о них как о настоящих бизнесменах).
«Беор» – с такими учредителями – наверняка бы сдох окончательно, если бы не здравый смысл его сотрудников, начавших голосовать ногами.
В итоге в какой-то момент приходная часть (Ефим изо всех сил искал затаившиеся на рынке заказы) догнала-таки расходную, и положение стабилизировалось. Правда, на довольно обидном уровне: лично учредителям денег все равно не хватало. Хотя в этом имелась и хорошая сторона: Ефиму легче было говорить «нет» другим, когда он сам уже больше года как не стоял на довольствии.
Другими словами, теперь «Беор» влачил жалкое существование, не принося владельцам никаких доходов. Зато начали потихоньку отдавать прошлогодние долги по зарплате.
Забавное наблюдение. Многие бывшие работники «Беора» сменили уже не по одному месту. А поскольку связь сохранялась, все были в курсе, как их
Однако вот что интересно: народ рассматривал эти прискорбные истории как неприятную, но неотъемлемую часть жизни. Люди не то что не пытались спорить – по большому счету, никто и не возмущался.
Зато когда Ефим с Сашкой начали отдавать старые долги – да еще тем, кто уже давно ушел с предприятия, – никаких аплодисментов они не дождались. Наоборот, каждый второй пытался поскандалить: почему так мало возвращаете?
Сначала Ефим сильно расстраивался. Потом вспомнил старуху Шапокляк и успокоился. Нормальное дело. Хорошими делами прославиться нельзя. Не его бывшие сотрудники в этом виноваты. А он сам. Потому что мы в ответе за тех, кого приручили.
И сразу все стало на свои места.
Долги они все равно рано или поздно отдадут. Не из-за давления должников, а из-за собственного душевного дискомфорта. Но осчастливленным скандалистам – что, мол, так неполно осчастливили? – теперь отвечали просто и без затей. Типа, еще раз услышим – и больше тебе ничего не должны, потому что кризис – это форс-мажор.
Идея оказалась удивительно благотворной. Скандалисты сразу извинялись, объясняли, что их не так поняли, и… становились по-настоящему довольными, как и следовало: вдруг взяли да получили, казалось бы, давно и навсегда потерянные деньги.
А Береславский сделал еще один вывод.
Великое дело – психология.
Вот, например, отдали людям половину долга. Если бы отдали и извинились за то, что только половину, – люди почувствовали бы себя обманутыми. Лохами. А кому приятно чувствовать себя лохом?
А если отдали и поздравили с редкой удачей – через полтора года, да немалую сумму, – то все оставались довольны. Потому что перед тобой был уже не лох, а везунчик.
Короче, стакан либо наполовину полон, либо наполовину пуст. И это зависит не только от того, кто пьет, но и от того, кто наливает.
…Все эти по утреннему времени странные мысли прокручивались в мозгу Ефима Аркадьевича, пока он честно исполнял положенные утренние процедуры: умывание, бритье, чистка зубов.
Исполнял-то честно, но себя не обманешь: не любил всего этого профессор. И если б не правила общежития, забил бы на все это давным-давно. Однако правила никуда не исчезали, в результате чего стандартное утреннее плохое настроение профессора только усугублялось.
В конце всего этого планового безобразия он взгромоздился на напольные весы. Стрелка предательски не остановилась на приемлемых девяноста и прилично продвинулась вправо.
– Вот же сволочь! – оценил поведение стрелки Береславский.
Свое вчерашнее поведение он предусмотрительно оценивать не стал: салат оливье, классика жанра, профессор любил еще с советских времен, а в кастрюльке все равно оставалось не больше половины, не оставлять же.
Плюс сладкий чаек с правильным бутербродом: на подогретый кусок белого хлеба укладывалась здоровенная куриная отбивная. Причем второй такой бутерброд почему-то всегда был вкуснее первого.
