Парамонов тихонько присел на диван, готовый к общению, но врачи, измученные за долгий день, занимались своими делами: кто-то отписывал истории болезни, кто-то пил чай. А высокий узколицый счастливчик громко обсуждал по телефону условия проживания в приморской турецкой гостинице: он завтра отбывал в отпуск.
Ждать Олегу пришлось недолго.
Лазман нашел подходящее место для беседы – кабинет заведующего отделением. Хозяин его еще не ушел, но это – небольшая помеха: разговор же пойдет с журналистом о психиатрии. Захочет – на несколько минут присоединится.
В кабинете завотделением было тихо и уютно. Мебели – немного: стол с креслом, в котором восседал Владимир Никитич, и два мягких небольших креслица для посетителей, которые и заняли Марк с Парамоновым.
– Значит, решили проникнуть в суть современной психиатрии? – беззлобно захихикал заведующий.
– Типа того, – не стал углубляться в тему Парамонов.
– А конкретно что вас интересует?
На конкретный вопрос надо было конкретно отвечать.
– Во-первых, объем проблемы. Сколько больных, сколько из них получает лечение. Насколько эта проблема вообще сейчас остра. И конечно, динамика: куда ситуация идет?
– Стандартные, всех интересующие, вопросы, – то ли похвалил, то ли упрекнул Владимир Никитич. – К тому же на которые нет точных ответов.
– А разве медстатистика не работает? – удивился Олег.
– Работает, – усмехнулся врач. – Но вы же знаете, бывает маленькая ложь, бывает средняя ложь. И, наконец, бывает статистика. Сегодня ведь принудительного лечения практически нет. Кроме случаев, когда больной совершает криминальные деяния. Вот вам минус статистики. С другой стороны, начали фиксировать как заболевания те отклонения, которые ранее болезнями не считались, а больными тщательно скрывались. Вот вам добавка к статистике.
– Ну а по вашей личной оценке? – спросил Парамонов. – Без статистики.
– По моей личной оценке… – задумался психиатр. Теперь он был вполне серьезен. – По моей личной оценке, четверть популяции мегаполисов должна регулярно стационироваться с целью предотвращения и купирования острых состояний, в том числе суицидально опасных. Еще четверть должна регулярно консультироваться со своими психиатрами или психологами. И наконец, третья четверть должна это делать время от времени, в случае утяжеления внешних обстоятельств, при соматических заболеваниях, семейных кризисах. Или вот, как сегодня, кризисах экономических.
В городах поменьше и в сельской местности ситуация попроще. Хотя там алкоголизм все равно расслабиться не даст.
Вот такая моя личная оценка.
Слушатели помолчали, чуть напрягшиеся от личной оценки старого психиатра.
– А по методам лечения что скажете? Есть какие-то выдающиеся достижения?
– Ну какие здесь могут быть выдающиеся достижения? – печально улыбнулся доктор. – Знаете, чем отличается наша профессия от прочей медицины?
– Чем?
– Врач-психиатр – всегда по совместительству ваш коллега. Писатель. Беллетрист. Его работа – слушать и записывать. Большая часть важных данных – из рассказа самого больного. Разве это похоже на работу терапевта или хирурга?
– Я не согласен, Владимир Никитич! – не выдержал Марк. – Уметь слушать больного и интерпретировать его слова – это суперважно в психиатрии, спору нет. Но инструментальные методы диагностики давно в ходу, а сейчас развиваются просто стремительно.
– Количественная энцефалография, рентген, магниторезонансная томография, сложная биохимия – если б я этого не использовал, я бы здесь не работал, – мягко парировал старый доктор. – Но вот вы готовите к выписке Вадима Пименова с дипсоманией. А через недельку – Анатолия Ивановича с шизофренией многолетней. Отмечу, что их болезни протекают доброкачественно: больные не инвалидизированы, приступы поддаются купированию, периоды стационирования много меньше по протяженности, чем периоды ремиссий. Причем ремиссий стойких, хороших. Короче, случаи не из худших.
А теперь вопрос: когда они попадут к нам в следующий раз? И еще один вопрос: можете ли вы, Марк Вениаминович, как лечащий врач, – замечу, очень хороший врач, – гарантировать, что в их состоянии не произойдет быстрого и жесткого ухудшения? И есть ли в этом случае гарантированные методы возвращения их в прежнее состояние?
По долгому молчанию Лазмана Парамонов понял, что никаких гарантий светлого будущего знакомого ему Вадика и незнакомого Анатолия Ивановича современная медицина не имеет.
Однако Марк все же ответил.
– Это некорректно поставленные вопросы, Владимир Никитич. Я даже не дам гарантии, что по выходе из отделения мне на голову не упадет метеорит. Но того же Анатолия Ивановича мы бы с вами лет пятьдесят назад просто наблюдали. С сочувствием. И выписывали бы препараты брома и холодный веерный душ.
– Не-а, – улыбнулся завотделением. – Пятьдесят лет назад уже аминазин был. Он в пятьдесят втором появился. Так что уже бы работали.
– Вот, – обрадовался неожиданной поддержке Лазман. – Потом – другие мощные нейролептики. Потом – транквилизаторы. Потом – трициклические антидепрессанты и ингибиторы моноаминооксидазы, нормотимики, теперь – ингибиторы обратного захвата серотонина и адреналина…
– Стоп, стоп, молодой человек! – поднял руки старый доктор. – Я тебя потому и призвал под знамена, что ты, во-первых, много знаешь, а во-вторых… – Тут он замолк.
– Что во-вторых? – Теперь уже и Марк Вениаминович разволновался.
– А во-вторых, сильно веришь, – улыбнулся Владимир Никитич. Он встал из-за стола, взял старомодный черный портфель, длинный, нескладывающийся, тоже черный зонт и попрощался:
– Валяйте, рушьте стереотипы. Вперед, к полной победе психического здоровья! А я поеду к своей бабуле.
– Всего доброго, Владимир Никитич, до послезавтра, – попрощался Лазман, не каждый день бывавший в психосоматике.
– До свидания, – сказал Олег.
Вежливая перепалка двух психиатров весьма его заинтересовала. Он, и как представитель «научпопа», и как потенциальный пациент, был максимально заинтересован в победе оптимистического представления о будущем психиатрии. Но как человек, уже поживший на этой земле, предполагал, что осторожный скепсис будет все же более точным выбором.
– Ну что, перейдем к нашим проблемам? – спросил Марк Вениаминович, когда они остались наедине.
– Почему вы стали психиатром? – неожиданно спросил Олег. – А не как отец – кардиохирургом.
– А вы знали моего отца? – удивился Лазман.
