– Интернет все знает, – усмехнулся Парамонов. Перед тем как идти с кем-то беседовать, он старался по максимуму собрать предварительную информацию.
– А я вам отвечу, – неожиданно серьезно сказал доктор. – Я даже день помню и час. Четвертый курс, практические занятия в психиатрической клинике. Уже, кстати, цикл заканчивался. Он меня особо и не интересовал, я трансплантационной хирургией бредил, сердце пересаживать мечтал. Тут привезли девчонку, студентку консерватории. Второй курс. Невысокая, хрупкая. Черная короткая стрижка.
– Красивая? – зачем-то спросил Парамонов.
– Жалкая, – ответил Марк. – До слез жалкая. Галлюцинирует, окружена монстрами какими-то. – Лазман на несколько секунд замолк. – Я не могу даже фильмы смотреть, где есть сцены насилия, – вдруг сказал он. – Особенно над женщинами или детьми. Это меня угнетает физически. А тут было именно такое насилие. Жестокое, непрекращающееся. Мучительное. Причем без каких-либо внешних насильников: все ужасы продуцировал ее собственный мозг.
– Вылечили девчонку? – тихо спросил Олег.
– Думали, да. После психотропной терапии выглядела адекватной. Ей снизили дозу препарата – знаете, они же все имеют побочные действия, часто – весьма неприятные.
И во время нашего следующего прихода ее настигли прежние демоны. Она уже свободно ходила по коридорам, поэтому все произошло стремительно. Влетела в раскрытую процедурную, схватила скальпель – почему он там лежал неубранный? – и несколько раз – себе в грудь.
– Умерла?
– Не знаю. Не осмелился спрашивать потом. Меня другое поразило. Она была без сознания, лежала на полу в луже крови, а лицо красивое – спокойное и даже чуть радостное. Избавилась от своих монстров. Представляете, как же ей тогда было плохо?
– Представляю, – усмехнулся Парамонов.
– Как-то у нас не очень здорово получается, – спохватился врач. – Смешение ролей лечению вряд ли поможет. Может, перейдем прямо к вашим проблемам?
– Я тут кое-что набросал, – сказал Олег, передавая доктору свое «домашнее задание».
Тот углубился в чтение.
– Ну, чего-то в этом роде я и ожидал, – наконец сказал доктор. – Кстати, очень хорошие описания. Про беллетристику-то Владимир Никитич весьма точно подметил.
– И каков диагноз? – волнуясь, спросил Парамонов.
– Диагноз в этой профессии – необычная штука, – спокойно ответил Лазман. – Похоже, сейчас опять придется вернуться, – как вы говорите, – в «научпоп», а то вам трудно будет разобраться с моими ответами.
– Давайте вернемся. – Олег все же волновался и хотел бы скорейшего оглашения «вердикта», но рефлекс журналиста взял верх.
– Из истории вопроса. Простите, но начну не с античных времен, а сразу с девятнадцатого столетия.
Врачи пытались, в меру тогдашних возможностей, найти закономерности в психических заболеваниях и вычленить отдельные болезни. Это нормальный ход развития медицины. Но в нашем подразделе, при таком –
Получается, что болезни разные, а симптомы схожи. И лечение, выбранное по этим симптомам- мишеням, тоже схожее.
– А так разве не везде?
– Не везде. Скажем, при диабете кома – очень опасное состояние – может наступить как при нехватке сахара в крови, так и при избытке. Лечение, соответственно, противоположное.
– Значит, в психиатрии не верен нозологический подход? – сделал вывод Парамонов.
– Не всеобъемлющ, я бы сказал, – уточнил Лазман. – И вводится новая попытка классификации – по синдромам.
– А чем отличается симптом от синдрома?
– Синдром – это комплекс симптомов. К тому же учитывающий динамику их изменения. Казалось бы, вот оно, решение. И опять нет. Отдельные-то, теперь уже отлично изученные болезни никто не отменил.
Плюс – возможность бесконечных вариаций в классификации заболеваний, потому что они редко протекают точно по шаблону.
Плюс – частое наличие двух или даже нескольких заболеваний у одного и того же больного.
Плюс – огромное количество пограничных состояний и пересечений. Я вас не утомил?
– Нет, мне интересно.
– Плюс – как бы «открытие» все новых и новых расстройств.
– Почему – как бы?
– Ну, например, горе и скорбь.
– Это тоже заболевания?
– А почему нет? Есть симптоматика, есть функциональные изменения – много людей умерло именно от горя, есть методика лечения, в том числе – медикаментозного. Есть, как правило, и причина, в данном случае внешняя. Так чем же это заболевание отличается, скажем, от травмы? Только тем, что там – засветили в лоб кирпичом, а здесь – ну, допустим, изменой или утратой близкого человека.
Так что горе и скорбь – официально признанные психические расстройства, они входят в международный классификатор болезней.
Возвращаясь к вашим проблемам, это означает, что у вас имеется несколько очевидных для меня расстройств. А лечить, – конечно, после дополнительных с вами бесед, – я намерен прежде всего депрессию, особенно ее тревожную составляющую. Хотя отдельно тревожное расстройство тоже есть в упомянутом мной классификаторе. Я думаю, что подлечим депрессию – подрассосется и остальное.
– А еще что у меня есть? – улыбнулся Парамонов.
– Обсессии есть – навязчивые мысли, от которых не можете освободиться. Хотя остаетесь к ним критичными. Компульсии, возможно, есть.
– Это что за фрукт?
– Действия, которыми как бы защищаются от неприятных навязчивых мыслей.
Думаю, что и суицидальные настроения у вас тоже имеются, – после секундного размышления добавил врач.
Лазман здесь не кривил душой.
Даже если бы он не получил информацию от Татьяны – невелика сложность выявить у нелеченого больного с большой депрессией тревожного толка усталость от такой жизни. Глубина суицидальных настроений – это уже следующий вопрос. Но, как правило, они имеются.
А Парамонов в очередной раз пребывал в шоке от откровений доктора. У него появилось ощущение, что он – открытая книга, которую улыбчивый доктор с удовольствием читает. Кстати, ощущение, что он – книга, это что? Какого рода расстройство?
– А теперь займемся делом, – уже деловито как-то сказал Лазман. – Я бы еще вас послушал, свободный рассказ о том, как вы живете и что вы чувствуете. Желательно с детства. Потом с опросниками поработаем и с тестами.
