Майка открыла глаза и увидела добродушное лицо Сэма.
А еще — перепуганное лицо Пети Березкина.
Психолог, по-моему, так и не научился успокаивать сам себя. По крайней мере, с другими у него получается лучше.
Майка подмигнула ему, и Петя сразу повеселел.
Идти своими ногами ей уже не позволили.
Так, на каталке, сопровождаемая Сэмом и Березкиным, Майка въехала в самораздвижные стеклянные двери клиники.
Здесь она уже бывала.
Тут — помогут.
Первой подошла серьезная докторша-негритянка, перебросилась парой слов с Сэмом — некоторые измерения ей были сделаны еще в амбулансе. Потом — еще одна удача — подошел доктор Данько.
Ну, теперь можно расслабиться.
Ее поместили в отгороженный зеленой тканью закуток и дали пару минут отдышаться. Правда, предварительно обвешав датчиками и подключив к монитору. Потом, не снимая датчиков и прихватив с собой прибор, дружненько покатили в другое место. Майка поняла — в родильную палату. Или как там она у них называется.
Остановились на секунду у широких раскрытых дверей — остальное пространство было загорожено закрашенной белым стеклянной стеной с угрожающей надписью «Вход только персоналу». Сэм помахал ей — мол, все будет хорошо.
«Даже не поцеловал», — подумала Майка. Потом вспомнила, что им нельзя не только целовать чужих женщин, но и дотрагиваться до них.
Зато Березкин быстро поцеловал трижды: два раза куда-то в нос, а третий, если честно, в воздух — каталку уже повезли.
Но успел крикнуть:
— Майка, семь раз — в трех ситуациях.
Она поняла и улыбнулась.
Кое-что из не высказанного вслух Майка Чистова, дочь Владимира Чистова и Екатерины Воскобойниковой. Город Нью-Йорк Сколько себя помню, мне всегда было обидно за папика. Слишком многие из наших знакомых смотрели на мамулю как на героиню, а на него — как на… домработницу, что ли. Нет, его, конечно, уважали. Да мама и не стала бы общаться с теми, кто выказал бы ее мужу открытое неуважение. Однако ключевые слова здесь — ее мужу.
Сам по себе Владимир Сергеевич Чистов, похоже, и в маминых глазах не имел сколь- нибудь заметной значимости. Это меня всегда злило и поражало.
Злило — потому что наш папик, пожелай он, мог бы добиться успехов на любом поприще. Ну, может, кроме политики — маминого куража и желания влезть в гущу событий у него действительно не было.
А еще он вполне мог не пожать руку подлецу. Легко. Причем — вне зависимости от занимаемой подлецом должности.
Мама в этих вопросах была более… флексибилити, что ли. Не то чтоб завзятая карьеристка, но… дочь дипломата. Теперь я нашла точное определение.
Папик сыном дипломата никаким боком не был и вполне мог с мягкой улыбкой и мягким голосом резануть матку-правду в любой адрес.
Про злило — сказала.
Теперь — про поражало.
Поражало меня то, как моя мамуля — несомненно, умнейшая женщина — не замечала, какое богатство свалилось ей в руки. Досталось без боя и без труда.
По праву соседства.
Теперь, став взрослой и получив кое-какой опыт семейной жизни, я догадываюсь, почему она этого не замечала. Наверное, именно потому, что без боя и без труда. А что легко находят, то легко и теряют.
И еще одну вещь я заметила, умудренная своими двадцатью тремя годами.
То, что мне нравится в моей мамуле, начинает бурно проявляться во мне самой. А то, что не нравится — причем очень, — начинает проявляться… тоже. Типа — яблоко от яблоньки…
Это же можно сказать про Вадьку. Братишка становится вылитый папуля. С одной стороны, это здорово. С другой — он же военный. А там лучше бы побольше взять от мамули.
С Вадькой эти мыслишки надо будет подробно обсудить.
Мне с ним всегда легко, почти как с папиком. Только брателло пока поглупее будет. Что, впрочем, никак не помешает нам, когда он приедет к новоявленному племяннику, пару дней безостановочно протрепаться.
Кстати, с чего вдруг все эти соображения пришли в мою голову?
Может, это Всевышний предупреждает меня: не гноби, Майка, комифранцуза Петю! Если он достался тебе без боя и без труда, это не значит, что за него не надо бороться.
А с чего Всевышний взял, что я его гноблю?
Просто характер у меня такой. С примесью мамулиного.
Но я постараюсь взять себя в руки и всегда помнить, что я не только мамина, но и папина дочка.
Эх, еще бы у родителей наладилось!
Я, конечно, проверчу не одну дыру в мамулиной голове, однако с ней никогда ничего нельзя сказать наперед. Да еще это чудовище — Басаргин…
И все же я надеюсь — мама одумается. Даже не одумается, а просто поймет, что такое — наш папик.
Если это чудо произойдет, то останется молиться за второе чудо — чтобы папа ее простил.
Ох, два чуда, похоже, многовато будет.
Впрочем, если Всевышний захочет — то и два чуда не предел.
Захоти, пожалуйста, Всевышний…
