щеке, которая могла случиться и от падения. Схватив Мойшу за маленькую сухую кисть, Ефим без труда нащупал пульс. Слишком частый, какой-то спутанный, но пульс определенно имелся. А еще у Мойши были какие-то синеватые губы.
Тут только Береславский почувствовал, насколько сам напуган – его собственные сердечные сокращения тоже вряд ли обрадовали бы кардиолога.
– Тьфу, черт! – утер он со лба выступивший холодный пот. – Это же сердечный приступ!
Ефим сорвался с места и через пару секунд притащил из «Лендкрузера» аптечку. Расстегнул молнию, вывалил все содержимое прямо на траву и быстро нашел то, что искал, – нитроглицерин. Приподняв голову уже приходящего в себя Мойши, он засунул ему в рот сразу две капсулы и дал запить поднесенной водителем «Москвича» минералкой.
– Ну, ты живой? – еще со страхом спросил Ефим.
– Вроде да, – подумав, ответил Мойша.
«Совсем как Надюха», – некстати развеселился Береславский.
Потом он на руках дотащил Мойшу до «Лендкрузера» и уложил на заднее сиденье – тот легко уместился, еще и место осталось.
Потом подошел к парню-водителю:
– Сколько мы тебе должны, чтобы ты все забыл?
– Вы ж ребенка спасли, так? – вопросом ответил тот.
– Похоже на то, – искренне сказал Береславский.
– Тогда ничего не должны, – улыбнулся парень.
– Смотри, – внезапно доверился ему Ефим (а в людях он, как правило, не ошибался). – У меня нет времени. Совсем нет. Я тебе даю сумку, положи в нее автомат и закопай в канавке, где лежал мой друг. Это уже работа, которая стоит десять тысяч. Согласен?
– Почему нет? – вновь улыбнулся тот. – Копать – это работа.
Ефим отсчитал десять тысячерублевых бумажек.
– И спасибо за помощь. Десантура?
– Нет. Морская пехота.
– Значит, спасибо морской пехоте.
Надюха уже сидела на переднем сиденье джипа – нарушение, конечно, но заднее сиденье было занято Мойшей. Ключ торчал в замке зажигания. Ефим подстроил под себя водительское кресло и медленно тронулся в обратный путь.
– Ты как там? – спросил он у друга, глядя в зеркальце – Семен вроде чуть порозовел.
– Лучше, – ответил Мильштейн.
– Ну и отлично. Я тебя сейчас в больницу положу. И Агурееву позвоню, они вертолет пришлют.
– Слушай, Ефим, это очень опасная история, – тихо заговорил Мойша.
– В чем же ее опасность? – спросил Береславский, одновременно набирая номер Агуреева.
– Не знаю, – выдохнул задний пассажир.
– Ну вот, снова-здорово, – равнодушно пробормотал Ефим. – Ваши тайны меня уже достали.
Поговорив с Агуреевым (тот страшно разволновался), Ефим обратился уже к Надюхе:
– А ты что мне скажешь, детка?
– Вам лучше уехать в Москву, – тихо сказала Надюха.
– Слушай, девочка, – вдруг очень серьезно сказал Береславский. – Ты, конечно, очень умна и таинственна. А ты, – Ефим обернулся, насколько позволяла толстая шея, к заднему пассажиру, – очень профессионален и тоже очень таинствен. Но когда и куда мне лучше ехать, я сумею решить без вас, – неожиданно закончил он.
Уже через полчаса Мильштейн лежал в одноместной палате маленькой больницы. Доктор оказался на удивление толковым и цепким специалистом. Он в корне пресек намерение слегка ожившего Мойши продолжить самостоятельное путешествие.
– Вам повезло пережить этот приступ без обширного инфаркта. Два раза подряд повезет вряд ли.
Да Мильштейн и сам понимал, что в таком состоянии он не боец, а обуза.
На прощанье еще раз сказал Ефиму:
– Берегись. Будь осторожен. А еще лучше уезжай домой.
– Ты лучше скажи, чего беречься? – разозлился Береславский.
– Не знаю, – выдохнул больной.
– А ты в этого урода в черном стрелял?
– Две обоймы.
– Следов крови я не увидел, – раздумчиво произнес Береславский. – Все же машина неслась по кочкам.
– В мотоцикл же я попал, – очень тихо сказал Мильштейн и прикрыл глаза.
– А как ты понял, что этот человек – враг? – задал Ефим мучивший его вопрос. – Я же еще не успел тебе ничего сказать.
– Почувствовал… – невесело улыбнулся Мойша. – Родственную душу.
Мильштейну опять стало хуже, и вошедший доктор, пообещав взволнованному Ефиму полную сохранность друга, выгнал посторонних из палаты.
Ефим спустился на первый этаж, где в приемном покое его ждала Надюха.
– Поехали, зайка?
– Поехали, – согласилась девочка. Сейчас она совершенно не была похожа на ту девчушку-веселушку, которую раньше знал Береславский.
– Вадик с Ленкой волнуются, – переживала Надюха. – А если еще и мама с папой приехали, то совсем беда.
– Ничего, доедем быстро, всех успокоим.
«Лендкрузер» Мильштейна Ефим пристроил на стоянку, оставив ключ и квитанцию в приемном покое. Сам с девочкой дошел до «патруля».
Надюха была уже явно сонная. Он положил ее на заднее сиденье, как до этого – Мильштейна. Включил мотор, с удовольствием вслушиваясь в дробное рокотание дизеля. Потом не удержался и спросил:
– А зачем же ты ушла с этим человеком? – Он не сомневался, что девочка ушла с ним без принуждения.
– Это очень сложно, Ефим, – уже почти засыпая, ответила юная леди.
– Спасибо за честный ответ, – не слишком обиделся Береславский.
Он уже покинул Пудож и опасливо посматривал на черные облака, постепенно покрывавшие все небо. Если будет ливень, то скорость снизится. А еще будет очень плохо видно дорогу. Это крайне неприятно для любого, даже самого опытного водителя.
Нападения же нечистых сил он почему-то не опасался: сложно представить себе силу, пусть даже и нечистую, способную остановить на всем скаку двух с половиной тонную железяку. Отдавать же во второй раз Надюху кому бы то ни было, кроме ее родителей, профессор не собирался.
А тайны… Все тайное когда-нибудь становится явным.
Глава 36
Вечера на хуторе близ Онеги
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
