Рассказ подсохшего Ефима Аркадьевича (он все-таки успел промокнуть, пока бежал от машины до сеней) был выслушан присутствовавшими максимально внимательно. Но по его завершении никто сразу высказаться не захотел. Оно и понятно: радость от Надюхиного возвращения была безграничной, однако ни на один вопрос ответа так и не получили: кто напал, зачем напал? И главное: что будет дальше?
В итоге дискуссию начал сам докладчик.
– Я здесь человек новый, – скромно начал профессор. – Но мне кажется, что если все не поделятся друг с другом информацией, причем максимально полной, то опасность для Надюхи не уменьшится. И общую оборону, – теперь Ефим обращался непосредственно к Бакенщику, мгновенно распознав в нем главное действующее лицо, – так не выстроить.
– А вам это надо? – не вполне вежливо, с учетом предыдущих заслуг Береславского, спросил Бакенщик. Он был очень расстроен и угрюм.
– Что надо? – сначала не понял Ефим Аркадьевич.
– Общую оборону выстраивать, – довел свою невежливость до конца Бакенщик.
Береславский здорово разозлился:
– Если б дело не касалось ребенка, я бы не влез, – четко выговаривая слова, ответил он. – До ребенка – это были ваши внутренние игры, теперь – нет.
– Согласен, – подал голос и Вадик.
– С ними не очень-то повоюешь, – после некоторого молчания неохотно сказал Бакенщик.
– С кем «с ними»? – прямо спросил Береславский.
– Не знаю, – отвел глаза хозяин.
– Может, и не знаете, – теперь уже не деликатничал Ефим. – Но наверняка догадываетесь. И либо мы будем вместе, либо вы, скорее всего, потеряете дочь.
В углу тихо ойкнула Галина и вытерла одной рукой мокрые глаза. Другой она поддерживала спавшую девочку. Рядом с ними лежала огромная кукла, подаренная девочке Береславским.
– Я не знаю, кто они. Знаю, что всегда были. И мы всегда были. – Бакенщику явно трудно было подбирать слова. – Наверное, сложно поверить, но я не думаю, что это обычные люди.
– А вы обычный человек? – улыбнулся Береславский. – Спросите любого, только не лично, обычный вы человек или нет. И Вадик необычный. Что уж говорить про Надюху?
– Они придут снова, – устало сказал Бакенщик.
– И вы отдадите им девочку? – в лоб спросил Ефим.
Бакенщик, не отвечая, судорожно сжал огромные кулаки.
– Ладно, предположим, эти силы… скажем так, необычные, – начал свое логическое построение профессор. – Но я сегодня видел, как этот черт удирал от Мильштейна, сразу забыв про Надюшку.
– Вспомнит, – буркнул Бакенщик.
– Но ведь бросил же ее! Испугался Мойшу… то есть Семена Евсеевича. Простого советского человека.
– Вряд ли простого, – тихо сказала Галина.
– Вряд ли… – легко согласился Ефим, вспомнив глаза Надюшкиного нежданного избавителя. – Но, значит, с ними можно бороться!
– Можно, – сказал Бакенщик. Помолчав немного, добавил, явно превозмогая себя: – Я всю жизнь их ждал. Вот дождался. Только не думал, что будет так страшно, да еще не за себя.
– Я так понимаю, они вас несколько лет найти не могли? – спросил Ефим.
– Да. И, может, не нашли бы, если б я сдуру одноклассников не начал искать.
– То есть если поглубже спрятаться, то есть шанс остаться незамеченным?
– Есть. Только не дадут они нам уехать.
Все напряглись и невольно прислушались к наступившей тишине. С улицы по-прежнему доносились раскаты грома, грохот капель по крышам и даже звуки от порывов ветра, бросавшего на стены пласты ливневой воды.
– Еще раз повторяю: он, как заяц, удирал от Семена, – нажимал Береславский на единственный во всей истории оптимистичный факт.
– Но вашего Семена с нами нет, – это сказала Лена, жена Вадика.
– Он от автомата его удирал! – не выдержал Ефим Аркадьевич: поначалу профессор вовсе не собирался выдавать маленькие военные тайны Мильштейна. – И у нас тоже есть оружие. У меня – «сайга» с пулями, у вас вон – двустволка здоровенная. Неужели не отобьемся?
– Боюсь, что нет, – устало сказал Бакенщик.
– Нечистую силу пули не берут? – усомнился профессор.
Бакенщик даже отвечать не стал.
– О’кей! – сказал Береславский. – Из ненаучной литературы мы знаем, что нежить берут серебряные пули. Давайте сделаем их.
– У нас нет серебра в доме, – оппонент не отверг идею с ходу.
– У меня есть, – Ефим достал из внутреннего кармана граненую серебряную ручку фирмы «Каран д’Аш». Смешно, но Ефим часто хвастался, что носит ее на случай встречи с нечистой силой – чуть что, сразу в глаз. Вот и встретился.
– Мы не сможем ее расплавить, – сказал Бакенщик. – Я никогда не отливал пуль.
– Сможем сделать жаканы. Зубило-то у вас наверняка есть?
– Зубило есть, – наконец согласился хозяин.
Ефима не покидала мысль, что он участвует в съемке какого-то малобюджетного фантастического фильма: и декорации дешевые, и вопросы идиотские, и ответы на них никакие, но лица у всех серьезные. Из джентльменского набора подобного рода не хватало только звездолетов и лазерных бластеров.
Однако девчонку-то украли по-настоящему! И вряд ли она была бы сейчас с мамой, если бы не такой же «потусторонний» Мильштейн.
– А можно вас спросить? – снова обратился Береславский к Бакенщику. – А что вы сами собираетесь делать? Или собирались?
– Я собирался уплыть с Галиной и Надюшкой на лодке. Утром, как только волны утихнут. Если они не придут раньше, я так и сделаю.
Ефим не стал спрашивать, куда собирался уплыть Бакенщик. Он понимал, что тот все равно не скажет, надеясь в деле спасения дочки лишь на себя.
Может, убежденный Ефимом, а может, чтобы просто занять руки, Бакенщик взял красивую ручку Ефима и довольно быстро, положив на огромную сковороду, изрубил ее на части. Жаканов не получилось, получилась крупная картечь.
Снаряжение огромных патронов для двустволки двенадцатого калибра также не заняло много времени.
Ефим, не отставая от хозяина дома, сноровисто зарядил свою «сайгу». Он ловко вщелкнул патроны с торчавшими пулями в десятизарядный металлический магазин и вставил обойму на место. Потом разложил, то есть выставил в боевое положение, поначалу сложенный приклад. Теперь к выстрелу можно было изготовиться за считаные секунды.
И снова потянулись томительные минуты ожидания непонятно чего. И хотя ждали непонятно чего, постепенно становилось реально страшно…
Мотоцикл ехал по ночному шоссе, едва освещая пузырившийся от ливня асфальт – фара была тускловатая. Да и сам аппарат был не чета прошлому, перламутрово-красному японскому чуду: обыкновенная «Иж Планета Спорт», к тому же весьма преклонного возраста. Нынешний хозяин отнял ее у прежнего, прыщавого подростка лет шестнадцати, прямо на обочине шоссе, где юноша неосторожно остановился справить нужду.
Впрочем, ему теперь было почти без разницы, на чем ехать. Равно как он не замечал дождя, давно насквозь промочившего его черную «униформу». Слишком серьезны были обуревавшие его мысли. И слишком нерадужны были перспективы, если он не справится со своим несложным делом еще дважды. Поскольку первая попытка – теперь это трудно отрицать – провалена полностью, несмотря на столь
