но прицельная пулеметная очередь. А затем еще одна, еще и еще…
…Расул, никак не ждавший засады в такой удачный для себя день, да еще в такой близости от цели, в который раз возблагодарил самого себя за предусмотрительность. Ведь мало того, что он разделил отряд на две равные части, так еще и сам находился в той, что оказалась вне досягаемости русского оружия.
«Что ж, – подумалось Расулу, – пришла пора доказать на деле причину моего нахождения в тылу».
– Сулейман! – поднеся радиостанцию к губам, вызвал он одного из своих командиров.
– Да, я слушаю! – тут же отозвался тот.
– Ты знаешь, что делать? – спросил Расул.
– Да, – отозвался Сулейман, и Нуриеву показалось, что он видит, как тот уверенно улыбается.
Надеясь на лучшее, но помня, что на все воля Аллаха, Расул не раз отрабатывал действия в подобной ситуации, и сейчас наработанная ими схема должна была показать себя во всей красе. По поводу участи большинства моджахедов, шедших в головной части отряда, Расул иллюзий не строил – уж больно слаженно и на большой протяженности заработали русские автоматы, так что можно было не сомневаться: в ловушку угодили все. Нуриев и не надеялся кого-либо спасти. Кому суждено уйти – те уже ушли, пользуясь складками местности. Кто по своей глупости или неудачливости ввязался в затяжной бой – тем помочь уже было невозможно. Но отомстить, а точнее, наказать русских Расул считал если и не делом чести, то, во всяком случае, поступком, достойным прославления.
– Вперед! – скомандовал он, и арьергард, вдруг превратившись в основную ударную единицу, начал подаваться вправо-вниз по склону, уходя с занятого спецназом хребта и обходя русских с тыла. Сам же Расул, выбрав себе удобное для наблюдения место, остался и стал ждать.
Неизвестно почему, но интуиция на этот раз изменила Нуриеву. Находясь выше по склону, он видел, как один за другим рухнули на землю два его моджахеда, шедшие впереди других.
«Два выстрела – два трупа», – машинально отметило сознание, и Расул невольно попятился. Та дистанция, на которой он сейчас находился от убитых, расстоянием для снайпера не являлась.
– Убейте собаку, убейте! – взревел он, но его моджахеды и без того уже атаковали столь самонадеянно вставшего на их пути русского. Однако этот русский здесь был не один, он не мог быть один! Расул хорошо изучил тактику русского спецназа.
– Сулейман! – позвал он и, когда тот отозвался, напомнил: – Их должно быть трое. Сулейман, понял меня? Трое! – Потом не совсем уверенно: – Или двое.
– Знаю! – Уже втянутый в перипетию боя, Сулейман отвечал несколько резко.
– Обойдите их! – приказал Расул, видя, как еще один моджахед начал корчиться на открывавшейся его виду поляне.
– Я послал четверых! – Нуриеву показалось, что Сулейман огрызнулся.
«Что ж, тем хуже для него, будет на кого свалить вину в случае неудачи», – подумалось Расулу, но тут же он понял, что смалодушничал, и, злясь на самого себя, потрясая кулаками, потребовал:
– Да убейте же вы его, наконец!
Звук его голоса потонул в грохоте рассыпающихся по лесу выстрелов, так и не долетев до ввязавшихся в перестрелку сулеймановских боевиков. Они все никак не могли прикончить одинокого снайпера, а бой там, где располагались основные силы русских, постепенно начал стихать. Время пошло на минуты, если не на секунды; ведь стоило спецам сломить остатки сопротивления угодивших в засаду, и все оружие спецов окажется повернуто в другую сторону. И без того нервничавший Нуриев непроизвольно стал оглядываться за спину. Возможно, ему стоило вновь поднести микрофон радиостанции к губам, чтобы дать команду «отход», но, привыкший за последние месяцы к победам, он упрямо продолжал верить в свою удачливость…
… – Сволочи, гады! – во все горло орал Кузнец-один, поливая свинцом боевиков, уже вплотную подобравшихся к Артюхину.
Виктор стрелял коротко, но прицельно. Теперь, когда он наконец-то ввязался в бой, его мысли были всецело поглощены поиском целей и точностью прицеливания. Откатывался, переползал, перебегал с одного места на другое – и стрелял, стрелял, стрелял, сдерживая подступающего к Семену противника. Тяжелый пулемет казался игрушкой, лента – бесконечно ползущей золотой змеей. Но неожиданно золотая змея кончилась, упав в траву черным, широким и почему-то мертвым ужом. Упав на землю, Виктор потянулся к разгрузке, где лежала запасная лента, но не успел. Из-за спины совсем рядом послышались чужие шаги, и воздух вздрогнул от раздающихся очередей. Тело Кузнецова выгнуло болью, и он начал проваливаться в вязкую черноту. В последний миг его сознание уловило громкий крик…
– Огонь! – рявкнул подоспевший группник, и лес огласился новыми выстрелами.
Обошедшие Кузнецова с тыла боевики, потеряв двоих, спешно бросились назад, в чащу леса. Им вдогон выпустили несколько очередей и переключились на тех, что все еще не оставили попытку добраться до отстреливающегося из пистолета Артюхина. Но к месту нового боя уже подтягивались остальные бойцы разведывательной группы. Поняв всю бесплодность своей затеи, Сулейман, не дожидаясь приказа Нуриева, подал команду «отход»…
…Бой начал стихать. Солнце медленно близилось к горизонту. Два боевика, оставшиеся в живых из четверых, зашедших в спину Кузнецову, быстро взбирались по склону хребта. Оказавшись уже почти на вершине, они с удивлением заметили, что на ту поляну, где находились русские, открывается отличный вид, вот только расстояние показалось им излишне великоватым. Тем не менее, прежде чем продолжить путь, они решили хоть немного пощекотать русским нервы…
…Откуда-то сбоку, со стороны хребта, по рассредоточившимся на краю поляны спецам ударил автомат, но ему ответили сразу два пулемета, и попытка прижать разведчиков с высотки захлебнулась, так толком и не начавшись…
…Расул вздрогнул, когда из-за его спины прозвучала автоматная очередь и прямо у него над головой в сторону русских просвистел смертоносный свинец. Он выругался, приподнялся на локтях, чтобы наорать на стрелявших, но не успел этого сделать. Ответно летевшие пули впились ему в шею, раздробили височную кость и вынесли часть мозга. Нуриев всхлипнул и завалился лицом вниз, его ноги конвульсивно забились, выбивая мелкую-мелкую дробь. А стрелявшие боевики, не видевшие ни своего командира, ни его гибели, едва успевшие спрятаться от ответного огня, решив больше не искушать судьбу, ползком выбрались на вершину хребта и рванули в глубину леса. Для подобного случая место общего сбора было определено; оставалось только поскорее уйти, не оставив здесь своей шкуры…
… – Живой?! – удивленно и одновременно обрадованно воскликнул Алексей, уже и не надеявшийся на подобное чудо. Израненный, казалось бы, полностью издырявленный пулями, Кузнецов шевельнулся и, застонав, приоткрыл глаза.
– Командир! – тихо позвал он, и Юдин тут же откликнулся на его зов.
– Тут я, тут, лежи, не шевелись! – Хотя какое «не шевелись», когда суетившиеся вокруг раненого бойцы перевязали далеко еще не все полученные им раны.
– Командир, сколько?
– Что? – не понял Алексей.
– Сколько… – повторил Кузнецов, – я… их навалял… сколько…
– Много! – уверенно заявил Юдин. Хотя кто их разберет, кто и сколько уничтожил противников: многих своих боевики унесли, некоторые остались на поле боя.
– Трех… трех… я… точно… – прошептал Виктор, и Алексей согласно кивнул.
– Я знаю, знаю, а ты помолчи, помолчи пока…
– Командир… – Кузнецов сомкнул губы, закрыл глаза, словно прислушиваясь.
Капитан взял его за запястье. Пульс едва прощупывался, кожа ощущалась холодным камнем.
– Все, командир! – доложился закончивший перевязку Кротов и принялся оттирать куском оставшегося бинта перепачканные кровью руки.
– Хорошо, – Алексей кивнул и поднялся на ноги, – будь с ним.
– Есть! – безропотно отозвался Кротов, а капитан занялся другими, не менее неотложными делами.
Вскоре он организовал круговую оборону, и теперь четверо его спецов, осматривая округу, сволакивали в кучу убитых и разбросанное по лесу имущество. Кирилл, сидя за радиостанцией последние едва ли не полчаса, срочно требовал «вертушку» и лишь хмурился, взамен командира группы выслушивая суровые,
