и по этой степи гуляют стада тучные. Барашков у людей ханских не пересчитать, кони табунами безмерными, есть и мясо, и шерсть, и сладкий кумыс. Кумыс – что-то навроде нашей сурицы, той, что мы в честь Сварога пьем, только не из коровьего, а из кобыльего молока делается. Силы от него у печенегов немерено. Одним словом, богат печенежский хан. Одно плохо – мало золота и серебра тоже немного. Нечем украсить себя во славу степных богов. Нечего им в дар преподнести. Потому боги часто гневаются, на табуны и отары мор насылают.
Только хан придумал, как с этой бедой справиться. Он зимой ближе к каганату Хазарскому перекочевывает. Там хазарские городишки грабит. Мало того что добыча немалая, так ему за то, что границы каганата в тревоге держит, еще из Царьграда приплачивают. По весне он с людьми своими обратно через Днепр переходит. И гонят печенеги свои стада к Понту. К морю бескрайнему, византийское пограничье страшить. Тут уж каган Хазарский ему золото с серебром отсчитывает. Вроде как нанимает на лето Кур-хана и народ его, чтоб свои войска в даль не посылать. Так и ходят печенеги из года в год. Летом греки им врагами, а хазары союзниками, зимой наоборот.
А попутно уличан с тиверцами печенеги пощипывают. Небогатый народец. Да ведь с поганой овцы хоть шерсти клок. А что людишек попутно прихватывают, девок да пареньков в полон забирают, так это лишний приварок. Их на торжище невольничье отправляют. Кто ж от лишка откажется? А девок наших с радостью и в Саркеле, и в Сугдее Понтийской закупают. Но самый большой закуп в Булгаре на Pa-реке. Булгары тамошние аж слюной исходят, когда русоволосых видят. Золото за них мешками отдают.
Этой зимой совсем худо стало. Как к хазарским границам подошли, так и началось. Падеж сильно табуны и стада проредил. Каждая третья овца, каждый десятый конь от странной болезни пали. Люди от горя плакали. Волосы на себе рвали. Сами впроголодь жили, а скот сберечь пытались. Ничего не помогло. Видно, сильно боги на печенегов разгневались. Потому и мор небывалый случился.
Но теперь весна пришла. А значит, пора на Понт путь держать. Каган Иосиф [69] хану уже задаток заплатил. На этот раз пуще прежнего. Оно и понятно. Заказал он Кур-хану дальний поход. Вдоль моря пройти да с заката по грекам ударить. В то место, где печенегов отродясь не боялись. До того кагану это нужно, что он разрешил отары и табуны на лето в своей земле оставить. Чтоб Кур-хан налегке, с одним лишь войском, мог до зимы туда-сюда обернуться. А как вернется хан обратно, так ему воз золота Иосиф пообещал. Потому так рано печенеги с зимних пастбищ поднялись. Юрты свои с женами и детишками малыми покинули. С богатой добычей вернуться обещали. Еще лед на Днепре не сошел, так что переправа легкой окажется.
А его, Балдайку, к разведчикам приставили. Должны они были дорогу проведать. Как с пастбищами, как с водой, как с реками по пути. Только они Днепр переехали да в первую деревеньку Уличскую заглянули, тут их мужичье и бить стало. За тиунов ханских приняли. А руга в этом году печенегам без надобности. Им и так добра отвалят.
Ну, если только где что плохо лежать будет, тогда, конечно, руки сами потянутся. С собой разве же совладать можно? Да и незачем. Мудрые старцы печенежские говорят, что не взять, коли навстречу само плывет, летит или ползет, очень вредно.
Боги не поймут.
Слушали печенега Свенельд со Святославом, носы от вони прочь воротили. А печенег ничего…
Видно, правду говорят, что свое не воняет.
– Когда Куря появится? – наконец спросил Свенельд.
– Так ведь не позже чем через седмицу, – ответил Балдайка. – Позже никак. Лед на Днепре вскроется. Тогда ледоход пережидать придется.
– Ясно, – кивнул воевода и на Святослава посмотрел. – Ну вот, каган, а ты все никак войны настоящей дождаться не мог. Еще семь дней подожди.
Долгой эта седмица кагану показалась. Это Свенельд суетился, гонцов по деревенькам и городкам слал. Своим людям велел обратно к войску возвращаться. А вместе с ратниками ополченцы приходили. Хотелось уличанам с печенегами поквитаться. За обиды прежние отомстить. Вот воевода наскоро их ратному делу и обучал.
А Святославу скучно было. Меч для него тяжел. Да и силенок пока маловато было. Тогда он решил себе развлечение найти. По мальчишескому своему озорству надумал каган с толмачом пошутить.
Для начала запретил ему по нужде малой и великой порты с себя снимать. Чтоб тот опорожнялся прямо в одежу. А чтоб не сбежал Балдайка, воевода к нему тех провинившихся стражников в наказание приставил. Да велел толмача стеречь строго. Морщились ратники, а ничего поделать не могли. Лучше уж дерьмо печенежское нюхать, чем опять под гнев воеводин попасть.
Потом как-то признался каган Свенельду, что на охоте руки у него от страха затряслись, никак стрелу на тетиву наложить не мог, потому вместо телочки молодой им пришлось старого быка жевать.
– Это ты молодец, что страх не утаил. Иначе бы он с тобой на всю жизнь остался, – похвалил мальчишку воевода.
– А что, если и в печенегов выстрелить не смогу? – смущенно спросил каган.
– Сможешь, – ответил Свенельд. – Привыкнуть просто к этому надо.
Алдана мальчишке в наставники определил. И чтоб кагану легче привыкать было, велел он мальчишке в Балдайку из лука пострелять. Не все же тому жрать на дармовщину да гадить. Толмача стражники бегать заставляли, а Святослав его тупыми стрелами поражал. Сначала плохо у мальчишки получалось, потом и правда привыкать начал. И стоя в толмача стрелы слал, и с колена, и с коня. А Свенельд его нахваливал за каждый точный выстрел. И похвала на пользу шла. Все лучше и лучше у мальчишки выходило. Все точнее стрелы в цель живую летели. Стрелял каган, старался. Однажды даже в глаз печенегу попал.
Окривел Балдайка, а кагану это в радость.
– Куря! Куря обдристаный! – кричит.
И потешаются ратники над печенегом. Смеются, улюлюкают, кагана подзадоривают.
– А ну, Святослав, врежь-ка Куре покрепче! – подначивает мальчишку Свенельд.
– Руку тверже держи, – Алдан кагана наставляет. – Локоть не задирай! Вот молодец.
Святослав и рад стараться, после каждого точного выстрела свое любимое кричит:
