Зашел я к нему. Огляделся. Вспомнилось вдруг, как Любава меня, обмороженного, выхаживала. Лихоманку из меня гнала.
Обидел я жену.
Сколько раз корил себя за то, что про баб своих ей сознался. Только хуже было бы, если бы отпираться начал. Не должно быть лжи промеж нас, а иначе какая же это любовь?
А за то, что у нас с Ольгой в Вышгороде получилось, я себя не винил. Это Доля судьбу нашу в единую нить сплела. Коли решит она, что нам с женой вновь свидеться посчастливится, тогда и разбираться будем, кто правый, а кто виноватый.
Вздохнул я, прогнал нахлынувшие думы и про дело вспомнил. Повернулся к лекарю и спросил напрямки:
– Завтра в Белую Вежу гости хазарские возвращаются, ты с ними весточку не отправишь ли?
– Кому? – пожал он плечами. – И мать, и отец, и сестренка Сара здесь, в Киевской земле, лежат.
– Ты мне-то сказки не рассказывай, – усмехнулся я. – Помню я, как ты отцу серебро от кагана Хазарского привозил.
– Когда это было… – махнул он рукой. Только вижу, как он напрягся весь.
– Не переживай, – успокоил я его. – Про то, что ты за Русью догляд имеешь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. Эту тайну варягам знать не надобно. Не корить я тебя пришел, а помощи просить.
– Садись за стол, – успокоился он, – за чарой хмельной разговор лучше пойдет.
Выпили мы. Закусили.
– Ты же знаешь, – продолжил я через некоторое время, – что Саркелу не Русь страшна, а василис Цареградский. Вот и сам посуди, если Уличская и Тиверская земли Киеву отойдут, а рубежье русское к границам Византии вплотную придвинется, разве же плохо это для Иосифа будет? Помнят греки, как Олег их потрошил, а Святослав, сдается мне, не хуже него будет. Малой еще, а уже «всех победю» кричит. Не больно-то василис такому соседству обрадуется. То ли хазарам ему кровь портить, то ли от русичей отбиваться. Что скажешь?
– Давай-ка еще выпьем, – ответил Соломон и чару с медом мне подвигает.
– Давай, – говорю. – За дружбу промеж нашими хозяевами. И за выгоду обоюдную.
Смолчал лекарь, но и возражать не стал. Выпили.
– И потом, – подмигнул я ему хитро, – Ольга спрашивала, какой подарок для Иосифа лучше подойдет?
– Золото, – сказал Соломон и осекся, но слово не воробей, вылетело, так разве же поймаешь его?
– Так завтра с караваном сундук снарядим, – кивнул я быстро, чтоб лекарь от своего слова отпираться не стал. – Тот, что во время Солнцеворота жалованье для дружины бережет, подойдет?
Цокнул языком Соломон, а потом глаза кверху поднял, точно подсчитывая что-то, и головой замотал.
– Хорошо, – не дал я ему рта раскрыть, – тогда два сундука в Белую Вежу отправятся.
– Не в Саркел, – сказал Соломон, – Иосиф давно в новую столицу перебрался. В Итиль-город на Ра- реке.
– Ну, тебе это лучше знать, – кивнул я.
Потом помедлил немного и из калиты камень достал.
– Вот, – протянул я камень лекарю. – Этот камень в короне василиса был, когда Олег Царьград взял. Его он в Киев привез, а теперь Ольга его тому дарит, кто помочь в деле нелегком сможет.
Взял лекарь камень, в руках повертел.
– Рубин это, – сказал. – Знатный рубин. Великую лечебную силу этот камень имеет, – на меня глаза поднял, а в них огоньки сверкают, как солнышко на рубиновых гранях сверкало. – Представляешь, – говорит он мне, – сколько я народу с его помощью исцелить смогу?
– Заметь, – поддакнул я ему, – что княгиня мне этот рубин дала, даже не спрашивая, кому я его передать собираюсь. Вот как ей дружбы с каганом Иосифом хочется. – Ив глаза ему взглянул.
Многозначительно.
– Погоди, – сказал старик. – Если я его, – кивнул он на камень, – принародно покажу, она же враз догадается, кто с Итилем переписку ведет…
– А зачем его показывать? Пусть у тебя будет. Себя и лечи.
– Не сдержусь ведь, – вздохнул Соломон, но камень, однако, в свою калиту спрятал.
Разлил по чарам еще медку.
– Бери, – говорит, – чару. Выпьем давай. За дружбу.
На другой день ушло золото. А спустя месяц Соломон в град пришел, дескать, надо ему проведать, не занедужил ли кто. Подмигнул мне понимающе, а когда улучил минутку, шепнул тихонько:
– Слышал я, будто рад будет Иосиф княгиню Ольгу другом своим считать, – и улыбнулся.
А я ему в ответ тоже полыбился.
И ушло войско.