Ты снова в битвах очутился…
И ныне в Рим ты возвратился
В мой домик темный и простой.
Садись под сень моих пенатов.
Давайте чаши. Не жалей
Ни вин моих, ни ароматов.
Венки готовы. Мальчик! Лей!
Теперь некстати воздержанье:
Как дикий скиф, хочу я пить.
Я с другом праздную свиданье,
Я рад рассудок утопить.
О, ради всех богов, скажи мне, для чего
Так рано губишь ты любовью Сибарита?
Зачем на площади в жар не видать его,
Хоть не нужна ему ни в пыль, ни в зной защита?
Что ж между сверстников, доспехами звеня,
Не скачет он верхом и, натянув поводья,
Не укрощает бег строптивого коня?
Давно ли наш пловец боится мелководья?
Давно ли не блестит оливы сок на нем,
И, как ехидны кровь, противен стал атлету?
Иль уж оружие руке той не в подъем,
Которая копье бросала через мету?
Зачем он прячется, как, говорят, Ахилл,
Когда висела смерть над бедным Илионом,
Скрывался, чтоб мужской наряд не потащил
Его из неги в бой, к ликийским легионам?
Простого выпьешь ты вина
Сабинских лоз из кружки бедной…
Амфора та заменена,
Когда в театре клик победный
Раздался, друг, на твой приход,
И тяжкий гром рукоплесканий
Дрожал на лоне отчих вод
И замирал на Ватикане.
Ты у себя в чертогах пей
Сок виноградников Калена,
А в чаше не кипят моей
Ни Формий, ни Фалерна пена.
Кто праведно живет и чист от злобных дел,
Тому ни дротиков, ни лука, друг, не надо,
Ни отягченного колчана едких стрел,
Стрел, напоенных влагой яда;
По знойным ли пескам береговых мелей
Пойдет он, посреди ль безлюдного Кавказа,
Или по той стране, где льется средь полей
Гидасп, известный из рассказа.
Так от бессильного меня бежал в лесу
Сабинском хищный волк, когда я в час досуга
Спокойно пел моей Лалагеи красу
И вдруг забрел за грани луга…
И что за страшный волк! Ни в глубине лесов
Суровой Давнии, где разрослися дубы,
Таких не видано, ни в колыбели львов,
Сухом, песчаном царстве Юбы.
Пошли меня в страну, где не живит дерев
На дремлющих полях отрадный воздух лета,
Где гонит облака упорный ветра гнев
И стужею земля одета;
Пошли меня туда, где колесница дня
Так близко пламя льет над почвою бездомной,
Везде Лалагея со мной, пленит меня
Улыбкой сладкой, речью томной.
Презрев служение богам,
Блуждал я с мудростью безумной,
Довольно! Из пучины шумной
Направлю парус к берегам.
Я видел Зевса. Не на лоне
Свинцовых туч — в лазури дня
Громовые неслися кони
На крыльях бурного огня.
От бега тяжких колесниц
Шатнулись океана недры,
И тартар задрожал, и кедры
Поверглися главами ниц…
И я стоял исполнен страха:
Я верил, что богов глагол
Возносит слабое из праха,
