ради денег. Эган жаждет денег. Как далеко они зайдут, чтобы добыть их?
Лучше всего было бы закрыть на все это глаза, если бы нам не угрожала опасность. Через несколько недель мы уедем и забудем эту «Ферму». Моя главная забота — это Мария. С ней ничего не должно случиться.
Глава 11
Когда во второй половине дня я вернулась в отель, на стоянке было по меньшей мере полдюжины автомобилей. Мария убирала стаканы с одного из столов.
— Я думаю, они обязаны снизить нам плату за комнаты.
— Я просто должна была помочь, Керри. Вы знаете, что сейчас в отеле пятнадцать человек? Разве это не фантастика? Они, наверное, увидели ваш указатель, потому что первое, о чем они спрашивают, — это о бассейне.
— Колоссально! — Я постаралась произнести это с большим энтузиазмом, чем ощущала.
— Если бы мадемуазель Софи энергично взялась за дело, было бы совсем неплохо. Но она заперлась в своей комнате и не хочет выходить. Камилла отнесла ей кое-что на ленч, но все это так и стоит под дверью.
Через салон проходил Эган.
— Эган! — позвала его Мария. — Где ты был? — спросила она. — Я всюду искала тебя.
— Мне надо было съездить в Белан кое за чем. Я сообразил, что могу забрать заодно и рамы.
— Но ты мне ничего не сказал.
— Мария, дорогая, неужели я должен докладывать тебе обо всем, что делаю?
Она уставилась на него, лишившись дара речи.
Он поправился:
— Я не хотел тебя обидеть, Мария. Они просто не справились бы с этой толпой без тебя. — Он заставил себя улыбнуться и продолжал: — Ты, оказывается, совсем не белоручка — так прекрасно устроила постели!
Она казалась умиротворенной.
— Мне пришлось хорошо потрудиться.
— Арман с Лаурой приедут завтра. Мне хотелось бы вставить картины в рамы, чтобы он посмотрел их перед отправкой. Конор обещал сегодня к вечеру сделать ящик для упаковки.
Она снова приезжает. Почему это стало неожиданностью для меня? Она же является сюда каждую неделю. Так говорила Мария.
— Увидимся позже! — сказал Эган.
Мы стали подниматься по лестнице вместе.
Нам встретилась Камилла, которая несла вниз поднос из комнаты мадемуазель Софи.
— Я относила ей ужин, — сказала она мне.
— А она съела что-нибудь? — спросила я, указывая на прикрытые блюда на подносе.
— Ничего! Она, должно быть, очень голодна, бедная старушка.
Обед прошел хорошо. Огни в столовой были уже погашены, когда я увидела Берту с корзиной, полной продуктов, — она шла с велосипедом к воротам. Я подбежала к ней:
— Берта, может быть, вы поговорите с мадемуазель Софи? Ведь вы знаете ее очень давно.
Она покачала головой:
— Я уже пыталась, сегодня утром. Она отругала меня. Она просто сошла с ума!
На террасе за столиком двое англичан пили эль; они пригласили меня присоединиться к ним. Мы немного поболтали. Они разошлись по своим комнатам в одиннадцать, планируя уехать пораньше. Мои мысли были целиком заняты мадемуазель Софи, и, прежде чем войти в дом, я обошла его кругом с той стороны, где была башенка. Сквозь высокое французское окно ее комнаты был виден слабый свет. Она все еще не спала.
Мне надо было бы поговорить с ней. У нее не было никого, кому она могла бы излить душу. Высказать весь гнев, кипящий внутри нее. Даже если она снова будет проклинать меня, я должна облегчить ее участь и сделать все, что смогу.
Мне не хотелось подниматься в башенку одной. Это были личные апартаменты владельцев, совершенно обособленные от отеля, и я, поднимаясь по ступеням, чувствовала себя непрошеной гостьей. В комнате Конора не было видно света. У дверей мадемуазель Софи стоял поднос, так и не тронутый. Я наклонилась и попробовала на ощупь стакан с чаем. Он был холоден как лед. Я постучала в дверь.
Никакого ответа.
Я постучала снова и тихо сказала:
— Ну пожалуйста, мадемуазель Софи, я только хочу спросить, не принести ли вам горячего супа. В кухне никого нет, даже Берта ушла домой, но она оставила прекрасный луковый суп в горшке. Я хочу принести вам немного. Это просто деликатес.
— Идите вон! — резко отозвалась она.
— И еще горячего чая, — сказала я. — Вам будет легче заснуть, если вы выпьете чего-нибудь горячего.
Я знала, что она каждый раз, отправляясь спать, забирала с собой чайник, а привычки старых людей укореняются глубоко.
Снова тишина, потом она сказала, на этот раз печально и уступчиво:
— Мне немного нездоровится. Может быть, чай…
Ободренная этим, я поспешила вниз, разогрела суп, вскипятила свежую воду и заново собрала еду на подносе. Я осторожно поднялась по лестнице и снова постучала.
Дверь открылась, Софи пропустила меня и снова закрыла за мной дверь. В комнате был беспорядок и запах, как в норе животного. Мне даже стало стыдно своей реакции. Тяжелые металлические ставни были закрыты, и в комнату вовсе не проникал свежий воздух. Грязные одеяла валялись возле неубранной постели. Мадемуазель Софи была в сером халате. Ее жидкие волосы свисали неаккуратными прядями, глаза смотрели печально и болезненно, лицо выглядело изможденным.
Я расчистила место на маленьком столике и поставила поднос. Положила сахар в чашку. Потом пододвинула стул, усадила старуху, положив развернутую салфетку ей на колени. Может быть, эта моя забота тронула ее, и она громко воскликнула:
— До этого момента я ни разу не наслаждалась пищей, с тех пор как они приехали сюда!
— Мадемуазель Софи, они же не хотят доставить вам неприятности. И они зависят от вас. Вот и Эган отвез вас к доктору…
— Я знаю, они хотят избавиться от меня. Самое верное — это смерть. Я слаба, но все вижу и слух у меня острый.
— А почему они хотят избавиться от вас, мадемуазель Софи?
Она ела жадно, так как долго голодала, и остро взглянула на меня:
— Будто вы сами не знаете?
— Нет, не знаю.
Она вытерла рот и даже хихикнула от удовольствия:
— Да нет же, вы знаете. Вы и эта девчонка. И леди из Стамбула со своими друзьями. Вы думаете, я не знаю? Да я же слышу сквозь стены.
— Мадемуазель Софи, вы не правы.
— Они богатые, — зло сказала она. — Это вам кажется, что они бедные, вынуждены тяжело трудиться, как простые рабочие, возиться в грязи с голой спиной или прислуживать за столом, а ведь в их жилах течет кровь Жарре, какой позор! Но я-то видела письма из швейцарского банка…
— Не пойти ли вам в свою комнату, Керри?
Я встрепенулась, так же как и мадемуазель Софи. В дверях, хмурясь, стоял Конор.
— Я только принесла мадемуазель Софи чаю…
