уничтожить ее, уничтожить нас. Он даже сказал священнику, что ее имя – Ребекка Солвей.
– Что?
– Это имя на ее могиле, – с гневом продолжала она. – Ребекка Солвей. Но она там, Лука. Она не исчезала в пустоту. Он не смог уничтожить нашу дочь.
Лука в исступлении вскочил и заходил по комнате. Он мотал головой, как животное от сильной боли, и Бекки поняла, что никогда еще не видела такого опустошенного лица.
Наконец он остановился и резко ударил кулаком в стену. Раздался оглушительный звук, Лука бил в стену снова и снова. Старый дом, сделанный из прочного камня, противостоял ему. Или это была его судьба, которую не могли смягчить ни гнев, ни страдание.
– Боже! – повторял он. – Боже! Боже!
Разрываясь от жалости к нему, Бекки крепко обняла его. Он все еще бил кулаком в стену, но свободной рукой схватился за Ребекку так сильно, что она почувствовала боль.
– Лука, Лука, пожалуйста…
Она не была уверена, что он слышит ее. Он казался потерянным в своем страдании.
Наконец он устал и бессильно уронил голову, все еще дрожа от душевной боли. Ребекка стояла, прислонившись головой к его спине, и плакала.
Она могла вынести собственную боль, но его боль разрывала ее на части.
Он повернулся к Бекки и прижал ее к свой груди.
– Держи меня, – хрипло сказал он. – Или я сойду с ума. Держи меня, Бекки, держи меня.
Он почти упал на нее. Вся мощная физическая сила, казалось, покинула Луку, осталась только Бекки, спасающая его.
И Ребекка держала его в своих объятиях. Лука погрузился в то же состояние, в каком Бекки пребывала после смерти дочери. И в этот момент она решила, что не оставит его никогда.
Опираясь на нее, Лука вернулся к стулу и почти упал на него. Его взгляд остановился, словно он заглянул внутрь себя и увидел только опустошение.
Его правая рука была разбита о стену. Бекки мягко взяла ее, ощущая, как легкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Она стала промывать рану водой. На ее глаза наворачивались слезы от того, что он сделал с собой, страдая.
Бекки опустилась на колено около него так, чтобы ей было удобно промывать кровоточащую рану. Он уставился на свою руку, словно спрашивал, как это случилось.
– На что это похоже? – спросил он наконец.
– Что, любимый? – Слова сами собой вырвались из уст Ребекки.
– Ее могила, как она выглядит?
– Небольшая могила, очень простая, с именем и датой ее рождения и смерти.
– И никто из родных не был на ее похоронах, пробормотал он. – Бедная маленькая девочка.
Спящая глубоко в темноте, в полном одиночестве.
Он качал головой, в который раз пытаясь освободиться от страданий.
– Я была рада, когда узнала, – сказала Ребекка. Она умерла крещеной, и ее надлежаще похоронили.
Я думала, ты будешь доволен.
– Я доволен, – быстро сказал он. – Если бы я знал, то часто навещал бы нашу дочь. Она не была бы одна.
Мягкий свет озарил душу Бекки. Лука был итальянцем, а у итальянцев особое отношение к смерти. Могила ребенка посещается семьей регулярно, с цветами и подарками ко дню рождения, потому что даже умерший ребенок – член семьи.
Для Луки было немыслимо, что к его дочери никто не приходил в течение пятнадцати лет.
– Она все еще там, ждет, – сказала Ребекка. Возможно, настало время, чтобы ее родители посетили ее вместе.
Он не мог говорить. Только кивнул.
– Но тебе нужно сначала показать свою руку доктору.
Лука сделал нетерпеливое движение.
– Пустяки.
– Я только промыла рану водой, но вдруг будет заражение. К тому же ты мог сломать ее.
– Ерунда, травмы обходят меня стороной.
– Ну разумеется, – сказала она мягко. – Теперь пойдем, тебе надо лечь.
Помедлив секунду, он кивнул и позволил ей отвести себя к кровати и помочь раздеться.
На следующий день рука распухла, но Лука сказал, что не будет тратить время на доктора.
Его поведение было лихорадочным, словно ничто теперь не имело значения, кроме поездки в Каренну.
