свободно изъясняюсь только по-своему». Попытки тестовиков внести ясность в эту графу претерпевали неудачу: назвать точное количество известных ему языков он не мог по причине плохой памяти, уточнить же, по какому это по-своему он изволит свободно изъясняться, Допотопо отказывался, утверждая, не без оснований, что его наречие отличается от общепринятого не меньше, чем вареный бурак из его родного Карамыка (его любимым лакомством была вареная свекла, нарезанная ломтями, посыпанная крупной солью и политая нерафинированным подсолнечным маслом) от его синтезированного аналога, выдаваемого а виде драже во время далеких рейсов. Если добавить к этому, что вместо удобной пневмоортопедической обуви, практически устраняющей хромоту, он предпочитал ковылять, опираясь на тяжелую сучковатую палку, вместо использования разовых салфеток или многоразовых носовых платков сморкался себе (а порой и собеседнику) под ноги, поочередно зажимая пористые ноздри большим пальцем, а вместо светлого общего барака предпочитал ютиться в грузовом отсеке какой-то развалившейся на старте (ракеты, остается лишь удивляться, как такого поистине допотопного сапиенса могли направить в нашу школу наставником. И не только направили, но специально для него ввели дополнительный курс под мудреным названием табуларазология – что-то вроде прикладной науки выживания в одиночку. Казалось бы, в условиях расширения Малого Облака, его распыления на все удаляющиеся друг от друга микропопуляции-хутора, подобная дисциплина должна была привлечь аудиторов, завтрашних эфироплавателей. Этого, однако, не произошло: занятия по табуларазологии были факультативными и, следовательно, посещали их немногие, да и то скорее из любопытства, чем с намерением приобрести лишние знания, поскольку ко всем вышеизложенным достоинствам Допотопо следовало бы добавить и его дремучее невежество во многих вещах, которые нам, триэсовцам, казались элементарными.
По происхождению он был террянин (карамыкчак, как он сам называл себя, хотя в географических атласах Терры мне так и не удалось разыскать его родного Карамыка, якобы затерявшегося в предгорьях Северного Кавказа). В графе возраст он делал прочерк, под стать нашим триэсовским дамам, перевалившим столетний рубеж и шаловливо вопрошавшим: «А сколько вы мне дадите?» В то время как безжалостные геронтологи давали дамам все, что им положено, перед Допотопо они лишь разводили руками, и в его регистрационной санкарте появлялась запись: «Хорошо консервирован в возрасте, не поддающемся идентификации. Не подвержен ни старению, ни омоложению. Рецептура не сохранилась». В графе образование Допотопо старательно выводил, слюнявя химический карандаш (других орудий письма он не признавал): «ниполное цирково-прихадское», что дало нашим полилингвистам пищу для затянувшегося диспута. Одни утверждали, что речь идет о церковном образовании, аргументируя это тем, что в разговоре Допотопо очень часто упоминал террскую «богомать», другие убеждали, что у.него незаконченное цирковое, поскольку биполярные медведи на Северном Кавказе не водились, их можно было увидеть только в передвижном цирке, где, вероятно, молодой Допотопо и получил свое увечье…
На основании этих и других не менее исчерпывающих сведений мне удалось в конце концов хотя бы приблизительно определить время его физиологического и – простите за невольную профанацию термина! – интеллектуального становления как индивидуума, этой, как принято у нас считать, неделимой частицы надмировой воли: вторая половина девятнадцатого – первая половина двадцатого века до нашей новейшей эры.
В «Циклопе» – «Сводном энциклопедическом словаре всех времен и племен Малого Облака» под редакцией доктора историотерапии Фокса – об этой эпохе сказано не много, во всяком случае недостаточно для того, чтобы вынести о ней мало-мальски внятное суждение:
«Пренатальный период технотронной цивилизации! – И пол. XIX в. – I пол. ХХ в. до н. н– э. – (осложнялся преждевременными родовыми схватками и реальными угрозами выкидыша (см. Древние Мировые войны)».
Смотрю статью «Древние Мировые войны»:
«Преждевременные родовые схватки и реальные угрозы выкидыша, осложнявшие пренатальный период технотронной цивилизации во II пол. XIX в. – I пол. ХХ в. до н. н. э. (см. Пренатальный период).»
Не намного больше сведений извлек я и из «Каталога памятников материальной культуры террян», где указывалось, что из сохранившихся к моменту составления каталога (памятников этого периода «наибольшую познавательную ценность представляют остатки растительности (см. Заповедные места Терры), остовы железобетонных конструкций неизвестного назначения (см. Скребущие небо), а также ряд простейших аппаратов и устройств, положивших начало технотронной цивилизации (см. Первобытная технология)».
Знакомство с указанными статьями каталога тоже мало что дало: из «Заповедных мест, Терры» запомнился сделанный с большой высоты снимок лесного массива, в котором многомильными буквами- просеками – чтобы было видно из космоса – на двенадцати террских языках был вырублен призыв: «Лес – наше богатство, берегите его!» В разделе «Скребущие небо» поразили каркасы стослишнимэтажных построек – неуклюжие попытки тогдашних террян достичь неба, не отрываясь от земли, а в «Первобытной технологии» мое внимание привлекла нехитрая машинка для измельчения мясных волокон: miasuoroubka – как дано в транслитерации автора, винтообразный! вал которой почти полностью повторял форму спиралевидной модели Вселенной Мышкина-Оффенбаха.
Вооруженный таким вот запасом информации– о времени и месте, откуда явился к нам Дваэр по прозвищу Допотопо, я и пришел на его первую лекцию, движимый не столько стремлением приобщиться к еще одной вспомогательной дисциплине, сколько желанием воочию увидеть homo prenatalis, так как к моменту моего зачисления в школу их оставалось очень мало – считанные экземпляры этого исчезающего вида сапиенса. Может быть, мой несколько повышенный интерес к нему отчасти объяснялся тем обстоятельством, что по материнской линии моя родословная восходит или, если хотите, нисходит именно к этому витку пространственно-временной спирали Эволюции, о чем свидетельствует изображенный на семейном гербе матери снежный барс, который, как и биполярный медведь, в изобилии водился на Терре – и только на Терре – именно в те старые добрые времена, неожиданно исчезнув в последующие.
(Написав «старые добрые времена», я не просто отдал дань отжившей традиции, согласно которой 'раньше было лучше». Должен признаться, что, вопреки требованию Правил относиться ко всем временам и обитаемым пространствам с одинаковой беспристрастностью, я издавна испытываю необъяснимую тягу к пренатальному террскому периоду, а свою беспристрастность щедро дарю моей родине – Триэсу…)
5
Помню, как, постукивая палкой, Допотопо взобрался на кафедру, окинул цепким взглядом малочисленную аудиторию и, может, потому что я сидел и первом ряду, возвышаясь над всеми и буквально поедая его глазами – так вот ан какой, Гомо пренаталис! – Допотопо обратился прямо ко мне.
– Стало быть, такая помудрушка, хлопчик. Посадил я свою тарахтелку на неведомую планиду, справил дела, какие положено, даю, значит, старт, а она, лахундра сопатая, ни с места! Силенок нс хватает, чтоб задницу от скалы оторвать. Может, я маху где дал, а может, и прибор какой забарахлил, у нас в ту пору не приборы были, одно наказание. Сколько хлопцев сгинуло из-за них почем зря. Что делать, в данной, стало быть, ситуации? Лишней поклажи! у нашего брата-эфиропроходца нету. Вырвал я к едрене-фене автоматику-кибернетику со всеми потрохами, на ручном, думаю, управлении как-нибудь дотащусь – пи хрена. Содрал противоударную обшивку, авось пронесет, мне лишь бы подняться – нет, не тянет. Вышвырнул контейнер-шмантейнер с образцами пород, за ними, собственно, меня и посылали – ни с места,
