стоит, как вкопанная, гадюка! Все, думаю, приехали. Ну и со зла, стало быть, высморкался к этаким манером… К ужасу аудиторов – кто закрыл глаза и уши, а кто и выскочил из классной комнаты – Допотопо с неприличным шумом прочистил себе ноздри, поочередно зажимая их большем пальцем, затем пошаркал здоровой ногой по полу, размазывая отвратительные ярко-зеленые назальные выделения – тут из класса выбежали все, кроме одного уснувшего аудитора и меня, пребывавшего в каком-то гипнотическом оцепенении, – и продолжал, как ни в чем не бывало:
– И тут, хлопчик, будто по башке меня чем-то шарахнуло: вот оно, спасение мое! Ведь сопла моей тарахтелки это те же ноздри, зажать одно – в другом двойная тяга образуется! Сварганил я заглушки из подручного материала и, что ты думаешь? – как рванет!… Пожалел, что оставил контейнер с образцами, потянула бы и с ним, это точно! Прилетаю, стало быть, на базу, у тех глаза на лоб: как это тебе удалось добраться? Рассказываю – не верят. А у меня с тех пор эта привычка осталась: надо, не надо, а палец сам к ноздре тянется, извиняюсь, конечно, знаю, что в ваших краях это не принято. У каждого свои обычаи, у нас, к примеру, никто б не позволил показывать всю эту срамоту всенародно, да еще при детях, – он ткнул пальцем в небо, виднеющееся сквозь прозрачный навес, где демонстрировалось очередное секс-шоу. – Я не говорю, хлопчик, что у нас не было охотников до блуда, я и сам, бывало, по молодости грешил, иной раз такое понавытворяешь, что потом самому стыдно!… Но так ведь тайком, в темноте, а тут, тьфу, прости господи!… Ладно, а вот еще было со мной, хлопчик, такое дело…
Из подобных «помудрушек» и состояли в основном его лекции по табуларазологию. Как я уже упоминал, аудиторы их почти не посещали и не только из-за его выходящей за все рамки приличий, шокирующей привычки публично отправлять через нос естественную потребность. Среди преподавателей, выходцев с других планет, бывали случаи и похлеще. Просто, перегруженные занятиями по профильным предметам, аудиторы считали непозволительной роскошью тратить время на выслушивание историй о том, как с помощью ржавого гвоздя Допотопо удалось пробить антигравитационное поле и вырваться из плена, в котором его держали антитерряне; как, наполнив дымом от загоревшейся «тарахтелки» дюжину давно не стиранных «носков, он совершил мягкую посадку на очередную невиданную планиду и угодил в кратер вулкана, который, проснувшись, изрыгнул его опять к горящей ракете, и как он гонялся за пей по орбите, сбивая пламя теми же нестиранными носками, пока не погасил пожар; как он во время пьяной потасовки в портовом кабаке был размазан по стене выстрелом из дезинтегратора, но сумел собрать себя по «монадам», на что, естественно, ушла уйма времени, и как ему пришлось начинать все сначала, когда он увидел, что при «автосборке» прихватил от размазанной ранее по той же стене особы другого пола дурную болезнь и т. д.
Наверное, я был единственным, кто не только слушал, во и тщательно конспектировал его «помудрушки». Не знаю, что больше привлекало меня: убежденность автора в их информативной ценности, диковинное сочетание хвастовства и здравого смысла, мифотворчества и практической смекалки, а может быть, та неистребимая дерзкая веселость, с которой он принимал удары судьбы, при первой возможности нанося ей ответные?
– Не вешай носа, хлопчик! – часто говаривал он. – Лучше, – он понижал голос до шепота, – не при моих друзьях-покровителях будет сказано, лучше вешай тех, кто мешает тебе делать доброе дело…
Как потом выяснилось, долгое время он находился в опале, его лишили права участвовать в экспедициях и перевели в резерв, как записано в протоколе «за грубое нарушение Правил, повлекшее за собой подрыв их авторитета». Думаю, было бы ошибкой считать его сознательным правилонарушителем. У меня есть серьезные основания подозревать, что, скорее всего, он наших Правил толком не знал и знать не желал. Прибыв к нам из космического далека уже матерым, как он себя называл, эфиропроходцем, Допотопо, вероятно, не был в состоянии усвоить другой образ мышления и поведения. Особенно не в ладах был он с одним из трех китов, на которых покоился институт Ордена покровителей, с Правилом Невмешательства: в конечном счете, это и привело его к отлучению от Ордена. К другому Ордену – покорителей (Допотопо говорил «потрошителей») – он не примкнул, хотя те и проявляли к его персоне большой интерес и даже шантажировали его. Допотопо был непоколебим в своей искренней привязанности, может быть, не столько к самому Ордену, сколько к идее покровительства, помощи тем, кто в ней нуждается. Кроме того его связывала давняя дружба с Триэром, который и настоял, чтобы специально для опального Дваэра открыли кафедру, откуда тот продолжал исповедовать свои крамольные взгляды. Риск для Ордена, правда, был невелик, на его лекции, повторяю; не ходили, зато польза от него была очевидной: Допотопо был чуть ли не единственным мастером-наставником, умевшим чинить «допотопную» технику, которой преимущественно и оснащали нашу школу.
Скорее всего именно мятежный дух в сочетании с добротой и привлекли меня к Допотопо. По своему складу я противник пассивного покровительства, более того, полагаю, что это-то и привело наше Малое Облако к нынешнему отчаянному положению, когда наши спасатели безропотно гибнут от руки тех, кого собираются спасти, «гибнут, не нарушая Правил». И не выполнив задания, добавил бы я. Допотопо же умудрялся и дело сделать и живым остаться. Он заразил меня яростным жизнелюбием, бьющей через край энергией, с какой он вечно сражался за что-то или против чего-то, нисколько не смущаясь тем, что нередко оставался в меньшинстве, если не в полном одиночестве. От него научился я слесарному делу, вообще ручному труду, презираемому у нас на Триэсе, и так, увлекся всем этим, что почти полностью запустил остальные предметы и с треском провалился на переходных экзаменах. Триэр, наверное, по просьбе Допотопо; устроил меня мальчиком на побегушках у себя в Центре. Потом эта история с Ндой… С горя я увлекся трифаносомой. И вот теперь я еду искать Допотопо, чтобы передать ему слова Триэра и заодно поставить ультиматум: или он берет меня с собой на эту чертову Терру или…
6
– … или я размазываю себя по стене общественного туалета в виде надписи: «В моей безвременной смерти виноват наставник Дваэр по прозвищу Допотопо», – выпалил я.
Допотопо поднес к ноздре большой палец, однако передумал и ткнул им в меня:
– Не хватит тебя па такую длинную надпись, хлопчик. Ты покороче: я дурак. – Он настороженно повел носом. – И подпитчик к тому же. А я ведь не раз говорил: ежели бог или кто там у вас, Изверг, обделил тебя умом, береги тот, что есть, как воду в пустыне, держи в холе и неге каждую извилину, не превращай ее в сточную канаву…,
– От безделья это, наставник, – оправдывался я, мысленно посылая к террской богоматери услужливых ребят из «Трех шестерок». – Ну умоляю, возьми меня с собой!…
– Ладно, хватит скулить, – Допотопо стал стягивать с себя замасленный, комбинезон. – Поначалу мне надо знать, лечу ли я, а уж потом будем решать, брать тебя или не брать. А ты, раз жалуешься на безделье, займись пока вот этой кучей дерьма, – он ткнул палкой в груду металла. – Представь себе, что это наш с тобой корабль гробанулся на невиданной и необитаемей планиде и что от твоей башковитости зависит, взлетим мы или подохнем там.
Допотопо бросил мне робу, переоделся в свой старенький диковинного покроя костюм, натянул на уши изъеденную молью шляпу и, постукивая палкой но бетонным плитам космодрома, заковылял к движущейся платформе – самому медленному, но и самому дешевому виду транспорта у нас на Триэсе. К слову сказать, таких скупердяев, как Допотопо, я больше не встречал ни до, ни после: он экономил на всем, хватался за любую работу – шабашку, как он называл дополнительный заработок – и все копил, копил, а на мой вопрос,
