«Надо будет зачитать статью во время политинформации», — решил комиссар.
Слушали комиссара затаив дыхание. Впечатление было громадное, незабываемое. Многие лидовские строки навсегда врезались в память Зоиных однополчан.
А когда комиссар умолк, чуткая, накаленная тишина в зале вдруг сменилась нарастающим гулом голосов:
— Это Зоя! Наша Зоя!..
7
Удирая из Петрищева, офицеры 332-го пехотного полка 197-й дивизии вермахта приказали солдатам спилить виселицу, а старосте — закопать труп девушки. Казненную партизанку Зою закопали на лесной опушке, за околицей, в полусотне метров от заколоченного здания сельской школы. Мерзлый грунт пришлось долбить ломами. Копали могилу русские люди. Командовал ими местный выродок — полицай.
После освобождения Петрищева одним из первых на заснеженную могилу «Тани» пришел Петр Александрович Лидов, военный корреспондент «Правды», бывший редактор серпомолотовской «Мартеновки».
О подвиге неизвестной девушки в Петрищеве Петр Лидов впервые услышал морозным январским вечером в переполненной избе полусгоревшей прифронтовой деревни Пушкино, в разгар жарких боев за Можайск. Старик крестьянин, возвращавшийся в свою деревню под Вереей из Петрищева, где его, беженца, настигла волна нашествия, случайно оказался в толпе крестьян, согнанных немцами к месту казни пленной партизанки. «Ее вешали, а она все грозила им…» — говорил в изумлении старик.
Подвиг неизвестной так обжег сердце Лидова, что он на ночь глядя ушел завьюженной дорогой в Петрищево, Он верил, что напал на след русской Жанны д'Арк.
Так оно и было.
В Петрищеве он ходил из избы в избу, подолгу беседовал при свете керосиновой лампы или лучины с местными жителями — свидетелями последних часов «Тани». К счастью, гитлеровцы не успели сжечь деревню, угнать жителей. Образ героини уже стал обрастать легендой, а Лидова интересовали только факты.
Шесть раз посетил Лидов село Петрищево.
Это был один из первых поисков героев Великой Отечественной. Могилу Зои вскрыли, и все увидели мертвую Зою, еще не тронутую тлением, покрытую инеем, белую, словно статуя. Молча, затаив дыхание, смотрели они на исколотую девичью грудь, на откинутую гордую голову, на лицо, на котором застыло величаво-спокойное выражение. Защелкал фотоаппарат — и снимок Сергея Струнникова, фотокорреспондента «Правды», облетел вскоре весь мир.
Бюро Центрального Комитета комсомола представило Зою Космодемьянскую к званию Героя Советского Союза. Вскоре, в конце января, секретарь ЦК и МГЮа ВКП(б) А. С. Щербаков позвонил секретарю ЦК ВЛКСМ Михайлову и попросил во избежание ошибки самым тщательным образом проверить, действительно ли Таня — Зоя Космодемьянская. Он сказал при этом, что после лидовского очерка многие родители, потерявшие на войне дочерей, пишут, спрашивают, не их ли это дочь Таня.
Михайлов связался по телефону с командованием в/ч 9903.
— Вы уверены, что это Зоя? — спросил он командира части, майора Спрогиса. — А вот учительница Зои Новоселова не узнала ее по фотографии в «Правде».
Четвертого февраля в Петрищево выехала комиссия, в которую вошел и представитель нашей части.
Пятого февраля Московский городской комитет комсомола в докладной записке горкому ВКП(б) изложил выясненные специальной комиссией сведения о последних часах жизни Зои. Докладная записка есть докладная записка — написана она сухо и скупо. И все же так велик и ярок подвиг Зои, что каждое слово этого документа глубоко волнует сердце советского человека.
«…В первых числах декабря 1941 года в селе Петрищево, Грибцовского с/с, Верейского района, Московской области, немецкими оккупантами была зверски замучена и повешена неизвестная советская гражданка.
Тщательной проверкой установлено, что она является комсомолкой, ученицей 10-го класса 201-й школы Тимирязевского района г. Москвы — Космодемьянской З. А., изъявившей желание добровольно пойти в армию и мобилизованной МГК ВЛКСМ в разведывательное управление Западного фронта. Разведуправлением она была направлена для работы в тылу врага.
1 ноября МГК ВЛКСМ послал группу комсомольцев, в том числе и комсомолку Зою Космодемьянскую, в распоряжение разведуправления Западного фронта…»
Далее рассказывается вкратце о том, как Зоя перешла линию фронта, как она ходила с диверсионным заданием в Петрищево, как ее схватили гитлеровцы.
«.. Привели ее со связанными руками три немецких патруля примерно в 7 часов вечера. Она была в пиджаке, холодных сапогах, подшлемнике, овчинных рукавицах. За плечами у нее висел рюкзак, через плечо — сумка с горючей жидкостью. Один из немцев прижал ее к печке, двое других производили обыск. Во время обыска присутствовали еще 15–20 немцев, которые жили в этом доме. Они все время над ней смеялись и кричали: „Партизан, партизан!“ Вначале с нее сняли рюкзак, затем сняли сумку с горючей жидкостью. Под пиджаком у нее нашли наган, который висел через плечо. Немцы ее раздели: сняли с нее пиджак, подшлемник, курточку, сапоги. Осталась она в ватных брюках, носках и нижней кофточке белого цвета.
При обыске переводчик не присутствовал. Никаких вопросов ей немцы не задавали, а лишь переговаривались между собой, смеялись и несколько раз ударили ее по щекам. Держала она себя при этом мужественно, ни одного слова не произнесла. Обыск в этом доме продолжался не более 20 минут.
После обыска старший из них скомандовал: „Рус! Марш!“
Она спокойно повернулась и вышла со связанными руками в сопровождении немецких солдат из этого дома на улицу. Немцы привели ее в дом гр. Ворониной А. П., где размещался немецкий штаб войск связи. Войдя в дом, немцы, приведшие ее, закричали: „Матка! Рус! Это она сожгла дом!“ Здесь ее вторично обыскали. Бутылки с горючей жидкостью показывали гр. Ворониной и говорили: „Вот, матка, чем дома поджигают“, — и после этого повесили сумку с бутылками на шею этой девушке. Гр. Ворониной немцы приказали лезть на печку, а сами стали раздевать эту девушку. Они сняли с нее брюки, и она осталась в одном нижнем белье, после чего офицер стал спрашивать у нее по-русски: „Ты откуда?“ Она ответила: „Из Саратова“. „Куда ты шла?“ Ответ: „На Калугу“. — „Сколько времени ты переходила линию фронта?“ Она ответила: „Три дня“. „С кем ты была?“ Ответ: „Нас было двое, подруга моя была задержана немцами в Кубинке“. — „Сколько ты сожгла домов?“ Ответ: „Три“, „Что ты еще сделала?“ Она ответила: „Больше я ничего не делала и говорить больше ничего не буду“. Этот ее ответ взбесил офицера, и он приказал четырем солдатам пороть ее. Пороли они ремнями, с перерывами, ударили они ее ремнями более 200 раз. Они пороли и спрашивали ее: „Скажешь или не скажешь?“ Но она все время молчала, ни одного слова не произнесла. Лишь в конце порки от сильной боли вздохнула и сказала: „Бросьте пороть. Я больше ничего вам говорить не буду“. Во время порки офицер несколько раз выходил в другую комнату и держался за голову руками так, как будто сам не мог смотреть на эту картину. Затем ее вывели в другую комнату в одной нижней рубашке. Вид у нее был измученный, ноги и таз посинели от ударов.
Держала она себя мужественно, гордо, отвечала на их вопросы резко.
Во время порки в дом приходили несколько сотен немцев, которые смотрели и смеялись.
После порки в 10 часов вечера из дома гр. Ворониной ее, босую, со связанными руками, в одной нижней рубашке, по снегу повели в дом гр. Кулик В. А., где жили 25 немцев. Войдя в дом, немцы закричали: „Матка! Поймали партизана“. Ее посадили на скамейку. Она стонала от боли. Губы у нее были черные, запекшиеся от жара, лицо вздутое, лоб разбит. Она попросила пить. Вместо воды один из немцев поднес ей под подбородок горящую керосиновую лампу без стекла и сжег ей подбородок.
Посидев полчаса, немцы потащили ее в нижней рубашке и босиком на мороз. Водили ее босую и раздетую на морозе минут 20. Затем привели обратно в дом, через 10–15 минут опять повели на мороз,
