состояние затекшие от сидения на холодном камне конечности. Полковник подошел ко мне, беглым взглядом оценил мое состояние и, думая, вероятно, о чем-то своем, ехидно улыбнулся:
— Как себя чувствуете, гражданин Бобров?
Я поднялся на ноги, держась за мокрую стену, и скривил губы:
— Моя фамилия Полковников, Сергей Сергеевич…
— Ну… хорошо, пошли, побеседуем… гражданин м-м… Полковников! — Мужчина в штатском посмотрел на омоновца, тот схватил меня за плечо и поволок к выходу.
Далеко идти нам не пришлось, ибо конечной целью путешествия стала одна из соседних камер. Когда меня втолкнули туда два мордоворота, я сразу же отметил про себя ее разительное сходство с кабинетом для допросов. Старый, видавший ещё нашествие Тамерлана дубовый стол, два стула вдоль стены, два — по обе стороны стола. Как я и предполагал, на один из них посадили меня, на второй сел Жаров. Омоновцы встали у меня за спиной.
— Итак, Валерий Николаевич, я вижу, что вы не очень желаете идти с нами на диалог. А зря! — Мой собеседник перегнулся через стол, и его потное лицо нависло в двадцати сантиметрах от моего. — Вы совершили о-о-чень большую ошибку, когда согласились на предложение этого предателя Крамского и полетели с ним для передачи дискеты мафии. Липовой, замечу, дискеты! — Жаров оживился. — Профессор предполагал, что генерал играет в чужие ворота, и заранее приготовил ему самую обыкновенную «куклу». А вы со своим дружком попались на такую нехитрую приманку, как ставрида на голый крючок. А знаете, в чем ваша самая главная ошибка? В том, что вы не пошли с нами на контакт сразу же после падения вертолета и гибели Крамского, а предпочли вместо этого предложить свои услуги мафиозным организациям, желающим захватить власть в стране! К счастью, мы достаточно хорошо информированы, и в более широких масштабах, чем ваши нынешние хозяева, владеем ситуацией.
Я сделал отстраняющий жест рукой и покачал головой из стороны в сторону.
— Вы, конечно, извините, гражданин полковник, но я до сих пор считаю, что меня перепутали с кем-то другим. Я моряк, до недавнего времени первый помощник капитана на сейнере «Пальмира», нашем сейнере, хотя и приписанном к зарубежному порту. Неделю назад или чуть более того, точно не помню, — я щёлкнул себя по горлу, давая понять, что некоторое время находился в состоянии «штопора», — я списался на берег, забрал с собой все заработанные за двадцать лет деньги и отправился поближе к цивилизации, устраивать свою жизнь. Мне ведь, гражданин полковник, уже сорок в этом году, а еще, как говорится, ни кола, ни двора. Пора жениться и всё прочее. А тут вы со своими глупыми шуточками…
— А почему решили бежать? А пистолет? И, в конце-то концов, где ваши документы?! Что вы мне голову морочите, Бобров?! — рассвирепел полковник. — Хорошо, я подожду, пока вы ответите на заданные вопросы, а потом… Отвечайте! — рявкнул Жаров так сильно, что мне на лицо упали капельки вылетевшей из его рта слюны.
— Пожалуйста, — я пожал плечами. — Бежал, потому что у меня был пистолет. Сами понимаете, ничего хорошего за ношение оружия без разрешения ожидать не мог. Купил я его двадцать минут назад у тех ребят, что сидели рядом, за столиком в ресторане. Один из них, по-моему, работает где-то в охране, вот и решил задвинуть ствол. А мне не помешает! Полные карманы денег, а сами знаете, время сейчас какое… А документы я незадолго до посещения ресторана отдал одному дельцу, чтобы тот оформил на мое имя транзитные номера и документы на машину. Я утром «восьмерку» у него купил, белую, и собирался вечером уже ехать дальше, куда-нибудь к морю… Даже денег ему дал! А из-за вашей выходки сейчас потерял и машину, и шесть тысяч долларов! Кто мне теперь их вернёт?!
— В ресторане, значит, купили… Ну-ну! — Жаров выдвинул единственный ящик стола и достал оттуда завернутый в носовой платок «стечкин». Мой «стечкин», который после попадания в руку резиновой пули я уронил в решетку канализационного коллектора. Он положил его передо мной, отвратительно осклабился и сделал некий жест, очень напоминающий начальническое «пусть войдёт». Один из охранников вышел и вернулся спустя пять-семь минут. Но не один…
Когда я услышал стук открываемой металлической двери, то невольно поднял глаза и… застыл, словно гранитный памятник на своей собственной могиле. Передо мной стояло нечто, с разбитым в лохмотья лицом, в дьявольски изорванной одежде, неспособное что-либо соображать и самостоятельно, без помощи охранника, держаться на ногах. С ужасом я заметил, что вместо левого глаза у него была лишь покрытая грязной коростой слезящаяся щель. Глаз был выбит…
Этим несчастным оказался рыжий Альберт. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось наконец все же узнать меня. Едва его единственный уцелевший глаз, беспомощно шарящий по комнате, остановился на мне, как он на мгновение принял осмысленное выражение. И этим фактом незамедлительно воспользовался Жаров.
— Ты его знаешь?! — проорал он, встав из-за стола и вплотную приблизившись к Альберту. Калека что-то тихо промычал и едва заметно кивнул. — Кто это?! — ещё громче и резче спросил полковник. В этот миг он сильно напоминал эсэсовского палача с закатанными по локти рукавами и звериным лицом.
— Бобо… бров… Нач… аль… ник охраны… базы…
— Какой базы?! — Лицо Жарова стало краснеть прямо на глазах.
— Мафии… В Кар… патах…
Альберт прикрыл веко, из его рта потекла струйка крови, и он безвольно свесил голову, потеряв, вероятно, в который уже раз за последние часы, сознание. Полковник снова сел за стол и выжидательно посмотрел на меня. Я молчал.
— Ещё вопросы будут, Валерий Николаевич, или перейдем к делу? — наконец заговорил он.
— Вы считаете слова этого несчастного парня, избитого и покалеченного вами только за то, что он продал мне пистолет, правдой?! Да он сейчас маму родную не узнает.
Жаров окончательно разъярился. Он вскочил из-за стола, едва его не опрокинув, и заорал, брызгая во все стороны слюной.
— Возьмите этого… этого… ублюдка и бейте до тех пор, пока не сдохнет! А после того, как сдохнет, бейте еще два часа! У меня даже мертвые говорят правду, а не только такие упертые скользкие гниды, как это говно! — Но, вопреки моим предположениям, он имел в виду совсем не меня, а Альберта, так как короткий и толстый, как сарделька, палец, слегка зависнув возле моего носа, вдруг уставился именно на него, с трудом удерживаемого в вертикальном положении мощным двухметровым омоновцем.
Но не успела ещё охрана уволочь впавшего в забытье рыжего, более напоминающего непрожаренный стейк, чем человека, как полковник поменял свое решение.
— Стойте! Борис, давай прямо здесь. Пусть гражданин Бобров-Полковников посмотрит, какая его ожидает участь, если он не захочет говорить правду о последних семи месяцах своего пребывания на карпатской базе. Помнишь, как вы работали китайца? Вот давай в таком же духе. Только помедленней, чтобы развлечение не закончилось слишком быстро.
Жаров был явно доволен своей выдумкой. Верзила Борис отреагировал на слова командира только тем, что поднял взор к потолку, где возле болтающейся прямо на электропроводе лампочки был прочно вцементирован металлический крюк, служивший для крепежа более приличного осветительного прибора, чем простой пластмассовый патрон. Второй охранник взгляд Бориса понял без лишних слов, вышел и вернулся уже с мотком тонкой стальной проволоки.
Альберт только начал приходить в себя, как ему тут же крепко стянули за спиной запястья, протянули проволоку через крюк в потолке так, чтобы поднять руки как можно выше, но чтобы ноги жертвы все еще касались пола. Он никак на это не отреагировал, потому что вообще «потерялся» и уже не мог адекватно воспринимать происходящее вокруг, хотя совсем скоро его лишенные доступа крови кисти стали сначала красными, потом — синими. Ещё полчаса в таком состоянии, и они превратятся, подобно изуродованному ранее глазу, в отработанный материал. Только вот вопрос: проживет ли сам хозяин эти тридцать минут?
— Начинайте, — небрежно бросил Жаров, и четыре массивных кулака с набитыми до нечувствительности «кентусами» тотчас вгрызлись в и без того истёрзанное донельзя тело.
Я напрягся так сильно, что каждой клеткой своего организма стал ощущать ускоряющийся с каждой секундой пульс. Мне было глубоко плевать на Альберта, но своими глазами наблюдать пытку не хотелось. Но едва я попробовал опустить взгляд, как это сразу заметил полковник. Он, до сих пор стоящий прямо напротив меня у двери и с плохо скрываемым удовольствием наблюдающий за выбиванием остатков жизни
