восемь бойцов.
– Получается тридцать девять.
– Сам… он тоже «стерх». Первый номер, – как показалось Славе, – с некоторой толикой высокомерной профессиональной иронии сообщил Шелестов. Мол, чем бы дитя ни тешилось. Как-никак Хозяин. Пусть утолит тщеславие.
– Максим Никитич. Для меня это не имеет значения, просто для сведения… «Стерх» – это Чека или армия?
– Ни то и ни другое. Мы сами по себе и вне политики. Так что к армии, конечно, ближе.
– Кто такой Сам? – рискнул, не сдержавшись, Слава.
Ответом было молчание, едва различимый слухом скрип кожи сиденья и равномерный гул автомобильного мотора. Как и следовало ожидать, тема личности куратора спецгруппы являлась табу.
– Кроме поездок на «дачу», другой отдых предусмотрен? Я имею в виду отпуск и все такое?
– Разумеется, как же иначе. Все мы не железные, – с готовностью ответил Шелестов. – Примерно один раз в полгода каждое отделение выезжает на отдых. Дней на пять-семь. Или к морю, или в горы, в походный лагерь. Для всех окружающих мы в это время – команда. Сборная РСФСР по спортивному пятиборью.
– А… поодиночке? Каждый – куда хочет? – заранее зная ответ, без малейшей надежды на чудо уточнил Слава.
– Это исключено, – резко качнул подбородком подполковник. – Категорически.
– Выходит, ни у кого из бойцов, до тех пор пока не придет время «зачехлять стволы», не может быть никакого гражданского «прицепа» – ни личной жизни, ни друзей, ни семьи, ни детей? Только база отряда, спец-операции и девочки на «даче».
– Никакой, – глядя в покрытое каплями дождя стекло, не поворачивая головы, металлическим голосом отсек подполковник. – Все «стерхи» – личная собственность государства. Страны. Родины. Ее надежный щит и карающий меч. Ее секретное оружие. А у оружия не может быть никакой личной жизни. До тех пор, пока металл не состарится, не сломается, не потеряет свои боевые характеристики и его не спишут – либо в переплавку, либо в музей. Так что забудь и смирись, Охотник… О семье будешь думать после окончания службы. А сейчас не время. Европа на краю новой большой войны. Нужны упреждающие контрмеры… Я чувствую: из тебя получится отличный боец, Слава. Интуиция меня еще никогда не подводила. Тебе будет хорошо с нами, а твоим родителям не будет за тебя стыдно. Они будут гордиться тобой.
– Отец и мать погибли, – сглотнув подступивший к горлу ком, хрипло сказал Слава.
– Даже на том свете, – вздохнул подполковник и, подавшись вперед, легонько тронул за плечо сидящего за рулем, казалось, безразличного ко всему, кроме педалей, ветрового стекла и ручки переключения передач, широкоплечего громилы в чуть мятом цивильном костюме, сидящем на его атлетическом торсе как на корове узкое седло:
– Мастер, останови возле ближайшего гастронома. Я на минутку выйду, куплю Семену минеральной воды и бубликов с маком. Он просил. Тебе чего-нибудь захватить?
– Леденцы, мятные, если будут, – довольно растянул пухлые губы водитель и с хрустом провел ладонью по колючему, как наждачка, бритому почти под ноль затылку. Только сейчас Слава заметил, что на правой руке лихо управляющегося с баранкой шофера не хватает двух пальцев – указательного и среднего, от чего обезображенная двумя бугристыми шрамами и следами сильного ожога морщинистая розовая ладонь очень напоминала крабью клешню. Или трехпалую лапу птицы, журавля-стерха.
С такой грабкой можно вести автомобиль, но нельзя жать на спусковой крючок пистолета. Если только… не принимать во внимание тот факт, что любой из «стерхов» наверняка был виртуозом в плане обращения с оружием и мог свободно стрелять с обеих рук.
«Видимо, в группе Хозяина это, как пить дать, полученное при выполнении задания уродливое увечье и называется «выход на почетную пенсию?»– с давящей теснотой в груди подумал Слава. На мгновение в голове даже промелькнула коварная мысль: а может, подождать, пока Шелестов зайдет в магазин, дать этому пернатому бегемоту хорошенько по затылку, вырубить, выскочить из машины и бегом – куда глаза глядят? К чертям собачьим этот секретный отряд, со всеми его спецзанятиями, поездками по глобусу, блядскими дачами и диверсионными операциями на благо Родины? Но Слава тут же прогнал ее, как не соответствующую ранее поставленной цели. Выбрасывать на ветер два года напряженной подготовки, засветив новое имя и похоронив старательно отшлифованную на воровские деньги легенду, снова ударяться в бега – глупо и не рационально. В конце концов, пока все идет по плану. А загадывать наперед глупо и вредно. Как любят говорить мудрые китайцы, это – веселить дьявола. Кто знает, что произойдет завтра, через час, через минуту? Никто.
Жаль, предупредить Леонида Ивановича не удалось. Хоть мельком. Так, мол, и так, я в порядке. Угодил в спецгруппу. Не беспокойся. Поставив себя на место профессора, легко предположить, что не получивший вовремя весточки сэнсэй теперь наверняка будет думать, что его, Славу, чекисты все-таки разоблачили, арестовали и бросили в застенки Чека, ждать расстрельной стенки.
Держись, Иваныч. Я жив. И я найду способ дать тебе знать о себе.
Глава 19
Приказ от Хозяина пришел вечером, когда их находящийся на суточном дежурстве по отряду первый взвод «стерхов» имел пару часов на безделье после ужина. Кто-то играл в шахматы, кто-то наблюдал за партией в качестве зрителя, громко комментируя ходы и их возможные тяжкие последствия, кто-то читал, кто-то спал, тихо похрапывая, а Лис и Дятел боролись на руках, грозя сломать жалобно скрипящую тумбочку-подставку. Слава же просто лежал на кровати прямо в обуви поверх одеяла, подложив руки под голову и глядя в потолок, размышляя обо всем понемногу и ни о чем конкретно. В голове, как это часто бывает, роился клубок из самых разных мыслей, он дергал первую попавшуюся, пробегался по ней поверхностно и перескакивал на следующую…
Четыре месяца в отряде пролетели как одно мгновение. Скучать, как и обещал подполковник, Охотнику не пришлось. Занятия по топографии и психологии сменялись рукопашным боем, тот, в свою очередь, уступал место языкам, тут же срывались на трехдневный марш-бросок по лесам и болотам, к условной точке и обратно, затем следовал курс огневой подготовки, школа радиста, занятия по минному делу и медицине, плавно перемежающиеся регулярными – трижды в неделю – прыжками с парашютом, плаванием, бегом в полной выкладке по пересеченной местности и варварскими тренировками по выносливости и закаливанию. От последнего деревенели мышцы, сводило судорогой челюсти, а мошонка приобретала размеры грецкого ореха и приходила в нормальное состояние лишь после хорошей пробежки и русской бани с веником, когда вся поверхность тела напоминала покрытый огромными красными пятнами мухомор…
Поблажек новичкам не было. Слава сразу влился в общий режим подготовки, кроме лишь боевых дежурств, вместо которых следовали дополнительные занятия с целью устранения отставания от общего уровня подготовки группы. К некоторым из спецдисциплин, вроде минно-саперного дела, Слава был равнодушен, впитывая необходимый объем знаний уверенно, как губка, но без огонька, другие – например, радиодело и психология – даже нравились. Только здесь, на базе, он узнал, как правильно нужно вести диалог с незнакомым человеком, в зависимости от обстоятельств и конечной цели, будь то сведение «случайного» знакомства, деликатное, незаметное выуживание интересующей тебя информации или грубое психологическое давление, призванное сломать собеседника морально, подавить его волю, подчинить… Последнее в большей степени касалось допросов, и здесь в ход шли все доступные средства – от дозированных ударов «копьем» по болевым точкам, отлично известным Славе еще по ниндзюцу, и угрозы выкалывания глаз до забивания иголок под ногти и отрезания ушей и пальцев. Отдельной строкой шли лекции по технологии сокрытия трупов и использования экстремального рациона питания. Во втором случае проводились практические занятия, на которых «стерхи», под внимательным присмотром инструктора, поедали сырых улиток, грибы, дождевых червей и прочую гадость, пили теплую кровь только что убитых животных и мутную, пахнущую гнилью воду из грязной канавы, предварительно бросая во флягу особую обеззараживающую таблетку. От которой двое суток ныла изнасилованная печень…
Дать весточку Сомову, сообщить, что с ним все в порядке, так и не получилось, о чем Слава, уже окончательно привыкший откликаться на прозвище Охотник, жалел больше всего. Иногда ночами снилась мама. Она пекла пироги с капустой и рассказывала про пестрый город детства – Шанхай…
Текущая неделя была для Славы последней перед окончательным вливанием в боевой состав
